— Нет, вы дурак! Покойной ночи.

— Прощайте! — спокойно отвечал Лингард.

Он пошел на свою лодку, а Иоргенсон отправился вверх по набережной. И когда Лингард был уже далеко от берега, до нет издали донесся голос:

— Бросьте это!

— Я ухожу перед рассветом, — крикнул он в ответ и взошел на бриг.

Когда, после бессонной ночи, Лингард вышел на палубу h i каюты, было еще темно. По палубе разгуливала какая-то тощая фигура.

— Я пришел, — хрипло сказал Иоргенсон. — Там ли умирать, здесь ли — все равно. Но если я там умру, помните, что моей старухе надо есть.

Лингард был один из тех немногих людей, которым удалось ви деть Иоргенсонову старуху. У нее было коричневое сморщенное лицо со спутанными космами седых волос и несколькими облом ками зубов. Законным браком она сочеталась с ним лишь недан но, по настояниям энергичного молодого миссионера из Букит Тимах. Какова была ее наружность в те давние времена, когда Иоргенсон купил ее за триста долларов и несколько ружей, никто бы не мог угадать. Все, что осталось у нее от молодости, была пара глаз, ясных и печальных, которые в часы одиночества неподвижно глядели в прошлое этих двух жизней. Когда Иоргенсон был поблизости, она с беспокойным упорством следила за каждым его движением. А теперь, под саронгом, накинутым на ее седые волосы, из ее глаз капали невидимые слезы и тело ее, прикорнув в темном углу хижины, медленно качалось взад и вперед.

— Об этом не беспокойтесь, — сказал Лингард, пожимая руку Иоргенсону, — Она ни в чем не будет нуждаться. Единственное, чего я от вас хочу, это чтобы вы последили за Беларабом в мое отсутствие. Я должен сделать еще один рейс, и тогда мы можем приступить к делу. Я предусмотрел все мелочи, поверьте мне.

Так беспокойная тень капитана Г. К. Иоргенсона опять пересекла реку забвения и снова вернулась в жизнь людей.

Лингард, бросившийся телом и душой в свое большое предприятие, целых два года жил как бы в состоянии опьянения, предвкушая медленно подготовляемую победу. Мысль о неудаче ни разу не приходила ему в голову, и он готов был заплатить любую цену за столь великолепный конец. Дело шло о том, чтобы с торжеством вернуть Хассима в ту страну, которую он увидел однажды ночью под низкими тучами, под беспрерывный грохот грома. Как-то раз, после долгого разговора с Хассимом, который, должно быть, в двадцатый раз излагал повесть своих страданий и борьбы, он поднял свою огромную руку, потряс кулаком над головой и крикнул:

— Мы их расшевелим! Мы разбудим эту страну, черт возьми!

Неведомо для него самого, он выразил в этих словах весь свой идеализм, скрытый под покровом его простодушной силы, ом разбудит страну! Это был его главный побудительный мо- I ин, — мотив, к которому присоединялись потребность в деятельности, примитивное чувство справедливости, благодарность, дружба, сентиментальная жалость к Иммаде, «бедному ребенку», И, наконец, гордое убеждение, что из всех людей, среди которых он вращался, только он один имел возможность и мужество двинуть, как следует» такое рискованное дело.

Требовались деньги и люди, и он добыл достаточно и тех и других с того дня, как два года тому назад, с револьвером за пенсом и в широкой соломенной шляпе, он на утренней заре неожиданно встретил лицом к лицу таинственного Белараба, совершенно растерявшегося от изумления при виде белого человека.

Солнце еще не успело подняться над лесами острова, но над земной овальной лагуной уже распростерлось напоенное светом небо. Тени, покрывавшие обширные поля, светлели и понемно- iy превращались в полосы белого тумана. Кругом виднелись хижины, ограды, палисады; большие дома, воздвигнутые на высоких сваях и полузакрытые кронами густых плодовых деревьев, казались подвешенными в воздухе.