– Но что могли социалисты дать Искусственным Разумам?

Какое‑то время Тамара колебалась, затем ответила:

– Увеличить объем их памяти. Дать им доступ в космос.

Я напряженно соображал. Свобода, наконец понял я. У меня закружилась голова. Она говорит о свободе. Некоторые ИР готовы продать свободу Земли ради собственной свободы. Прекрасный обмен – ценность на ценность. Если бы не относился к своей свободе так эмоционально, я бы рассмеялся.

– Тебе нужно кому‑то рассказать! – закричал я. – Объявить об этом всем!

– Я рассказала тебе, – ответила она. – Этого достаточно.

– Расскажи властям.

– Анжело, ты не понимаешь. Я была одной из них. Я служила в военной разведке. Я их знаю. И мне никогда от них не уйти.

Она отвернулась от меня и снова опустила голову на стол. Через несколько мгновений она тяжело задышала, и мне потребовалось какое‑то время, чтобы понять, что женщина уснула. Погладив ее волосы, я подумал, что она имела в виду, говоря – одна из них? Одна из тех, которые убивают Флако по всему миру? Одна из тех, которые превращают свободу в товар? Что я вообще о ней знаю? Рыжеволосая девушка на морском берегу. Женщина с быстрым властным голосом, как у жены социалистического диктатора. Ей нравится запах роз. Она бежала, потому что боится заключения в мозговой сумке, и однако готова была превратить весь мир в тюрьму для других. Разве не справедливо было бы выдать ее Джафари? Или задушить? Я с самого начала подозревал, что когда‑нибудь пожалею о том, что согласился помочь ей. Может, отвезти ее в больницу, сообщить властям, позволить убить ее?

Она снова застонала, начала бредить на английском, перешла на фарси. Я разобрал: «Все пошло плохо, очень плохо», но большую часть того, что она говорила, не понимал. Задумался о том, каким способом они собираются установить контроль над планетой. ИР управляют передачей информации – торговые курсы, предсказания погоды, банковские счета – и связью. Они следят за развитием вооружения. И в принципе, им нетрудно уничтожить мир просто неверной передачей информации – целые государства обанкротятся, начнется экономический кризис. Это может быть и результатом простой некомпетентности и неумелости. А какой ущерб нанесет прямой саботаж?

Я посмотрел на исхудавшее лицо Тамары, на ее хрупкие плечи и пожалел, что не знаю, каким было ее настоящее тело. Женщина ее теперешнего сложения должна быть робкой. Она сама знает боль – и должна испытывать сочувствие к другим. Что же я все – таки знаю о ней? И тут, как бы в ответ на мои сомнения, она неожиданно воскликнула по‑английски:

– Хочу уйти! И я решился.

Кем бы она ни была в прошлом, что бы она о себе ни думала, теперь она беженка – рефуджиада.

Я перенес ее в постель. Придется мне набраться мужества и переправить ее на плантации. Впрочем, для этого придется ждать ночи. Я отправился на кухню за пивом и услышал звук возле задней двери. Выглянул в окно: на крыльце стояла мисочка с молоком, которую Тамара или Флако поставили для серо – белого котенка. Котенок был тут же, он играл темно – коричневым клубком – тарантулом, подобравшим лапы под брюхо. Котенок толкал тарантула, ударяя его о заднюю дверь; потом поднял голову, увидел меня и убежал.

Я включил радио – тишина была слишком невыносимой. А через несколько мгновений у меня в голове прозвучал вызов комлинка. Включившись, я услышал голос Джафари. По‑прежнему без всякой интонации он спросил:

– Тамил поблизости?

Я испугался. Сердце у меня забилось, я готов был поддаться панике. Линия была так насыщена разрядами, что я его почти не слышал. Похоже, он пропускал сигнал через фильтры для того, чтобы его нельзя было отследить.

– Тамил? Ваша жена? Она без сознания.

– Это важно, – сказал Джафари.