Скрепя сердце Прохор перепахал для виду немного клевера, что поближе к дороге, а остальные посевы, около сотни гектаров, не тронул.

Через несколько дней побывавший в колхозе корреспондент напечатал в областной газете статью о том, что председатель колхоза Родники потакает бригадиру-травопольщику, который обманным путём сохранил клевера.

Взбешённый Фонарёв собрал правление колхоза и на чём свет стоит разнёс Прохора, который посмел на всю область опозорить их Родники.

Он потребовал от бригадира, чтобы тот в недельный срок перепахал клевера.

— Не могу… рука не поднимается… — отказался Прохор и ушёл с правления.

Тогда после двукратного голосования с перевесом в один голосе его сняли с поста бригадира.

Узнав об этом, Прохор запил. Три дня он бражничал в колхозной чайной, плакал пьяными слезами и шумел, что люди потеряли совесть, отвернулись от земли. А земля — она ведь памятливая, может и отомстить.

Когда же Прохор узнал, что назначенный вместо него бригадир начал перепахивать клевера, он бросился в поле и, раскинув крестом руки, встал перед трактором:

— Дави!.. Заминай!.. С места не сойду. Не дам добро губить!

Трактористы оттащили Прохора в сторону, облили водой и сдали его на руки прибежавшим в поле Федьке с матерью.

Проспавшись, Прохор собрал вещички и уехал в совхоз, сказав домашним, что в Родниках ему больше делать нечего.

— Узнаю, что и как… Может, в другом месте к земле прилепимся. Ждите моей команды.

Это были тягостные для Феди дни. Он ходил в школу, слушал на уроках учителей, встречался с ребятами и то и дело ловил укоризненный шепоток, что отец у него сбежал из колхоза.

Но Феде трудно было поверить, что отец, спорый и неугомонный в работе, отлично знающий каждый клочок земли в Родниках, навсегда оставил родную деревню. Неужели ему не быть больше бригадиром, не сзывать по утрам ударом молотка о кусок рельса людей на работу, не обходить лёгким шагом колхозных полей?! Ни весной, чтобы потрогать рукой прогретую солнцем землю и определить, поспела ли она к севу; ни летом, чтобы приметить острым взглядом сорные травы в посевах; ни осенью, когда надо определить время уборки хлебов…

Но от отца никаких команд не поступало.

Не могла примириться с уходом из колхоза Прохора Стрешнева и учительница Ведерникова. Они были давние друзья и единомышленники. Прохор Михайлович с интересом наблюдал за опытнической работой Варвары Степановны и учеников на пришкольном участке, охотно перенимал у них всякие агрономические новинки, а учительница не знала лучшего знатока земли, чем бригадир Стрешнев, и часто водила ребят на его поля.

Узнав от Феди, куда исчез его отец, Варвара Степановна дважды ездила в совхоз. Федя не знал, о чём она разговаривала с отцом, но месяца через два, поработав в совхозе рядовым трактористом, Прохор Михайлович вернулся обратно в колхоз.

— Полсотни лет в Родниках прожил, — признался он домашним, — каждую былинку тут помню, а как дома худо пришлось — сразу же и в бега… на чужую сторону. Как перекати-поле какое. Нет, не могу… А насчёт земли, может, люди ещё и образумятся… Жизнь — она своё покажет…

И Прохор Михайлович попросил Фонарёва зачислить его в старую бригаду рядовым трактористом.

— Что, брат, побегал, пошукал, а лучше Родников ничего не выглядел… — усмехнулся Фонарёв и сказал, что с новым бригадиром ему, пожалуй, не ужиться. — Вот если во вторую бригаду пожелаешь, там как раз трактористов не хватает.

— Можно и во вторую, — согласился Прохор.

За новую работу он, как всегда, принялся напористо, без понуканий, и это на какое-то время примирило председателя с Прохором Михайловичем.