И приказывает ему немедля же начать пахоту под озимые. Выехал Прохор в поле, а его так всего и трясёт. Пахать, сеять для врага! Да за кого же они принимают русского хлебороба?! Достал Прохор спички, канистру с бензином, размахнулся — и не смог поджечь своего железного коняги: ведь он на нём более десяти лет отработал. Сделал в поле два круга, дождался, пока стемнеет, и, не зажигая фар, погнал трактор к лесу. Завёл его в самую глухомань, где когда-то уголь жгли. Потом смазал погуще тавотом все узлы, загнал машину в яму и завалил хворостом. А на другой день Прохора опять к старосте зовут:

«Почему не пашешь? Почему приказа не выполняешь?»

«Да я бы с охотой… Трактора нет».

«Как — нет?»

«Оставил в поле на ночь, а его, видно, угнали».

Искали, искали трактор, а он как сквозь землю провалился. Взбеленился староста, отправил Прохора в полевую комендатуру, к немцам. Ну, а по дороге Прохор изловчился, сбежал от стражи и подался в лес, к партизанам, которые уже начали действовать в нашем районе. Там мы с ним и встретились, целых три года воевали вместе. Потом, после ранения и госпиталя, Прохор вернулся в Родники. А там всё повыжжено, разорено, ни лошадей, ни коров, ни одной машины. Женщины в соху впряглись и на себе землю пашут. Тут-то спрятанный трактор и пригодился. Зарокотал мотор, и в поле появился трактор, а на нём — сам Прохор Михайлович. То-то был праздник в деревне. Почище, чем в первые дни коллективизации, когда пришёл первый «фордзон». Так Прохор и работал на своём железном коне, пока война не кончилась…

— А где он сейчас, этот трактор? — спросил Улька. — Его бы в музей отправить.

— Износился, в лом пошёл… Но он своё дело сделал. А вот тракторист с нами живёт, работает. Видали, как он машины заставил людям служить! Так что вы за Прохора Михайловича крепко держитесь.

Глава 12

Кончилось заседание. Таня шла домой. Голова её горела, щёки всё ещё пылали. Из головы не выходила одна мысль — почему ребята не поддержали её выступления против Феди Стрешнева?

Дома Таню встретила бабушка Фёкла. Она кивнула на снующих по полу утят и с досадой заворчала:

— Господи, до чего ж дошли!.. Утят в дом напустили.

— Надо, бабушка, надо, — принялась уверять Таня. — Школа помогает колхозу… Почин на весь район.

— У тебя почин — вот сама и корми эту ораву, а с меня и своих забот хватает — чугуны да горшки в печке. — И, плотно прикрыв дверь, бабушка ушла на кухню.

Таня тяжело вздохнула. За эти дни утята вконец извели её. Беспокойные, юркие, прожорливые, они не давали ей ни минуты покоя. Всё время приходилось подтапливать печь, готовить корм, подтирать полы.

Сначала Таня думала, что уход за утятами возьмёт на себя бабушка, но та, привыкшая к чистоте и уюту в доме, наотрез отказалась.

Не очень-то пришлись по душе утята и отцу Тани. Приходя домой обедать, Кузьма Егорович хмуро поглядывал на стайку жёлтых пушистых комочков.

— Ты бы, Татьяна, того… освободилась от них, — как-то раз посоветовал он дочери.

Таня с недоумением взглянула на отца:

— Как же я могу? Всем по норме было выдано, по двадцать штук.

— Но ты ведь бригадир у ребят, начальство… Твоё дело руководить да контролировать… Вот и передай кому-нибудь своих подопечных.

— Как это — кому-нибудь? — удивилась Таня. — Разве так можно? Я же слово дала на слёте. Да и ты сам всех призывал уток выращивать.

— Зелёная ты ещё, необученная, — усмехнулся отец. — На то я и хозяин в колхозе, чтобы призывать всех да подталкивать.