‑ Свобода или смерть! ‑ последние слова сержанта Саргаса, посмертно получившего впоследствии орден Свободы, учрежденный Альверде как высшую награду ЮАФ, никто не услышал.

Тело диверсанта, помимо всего прочего подорванное еще и гранатой, унесшей жизни двух неопытных американских солдат, было сожжено на месте разгневанными соратниками последних и так и не было никогда найдено.

Конкретное место последнего сражения спецназовца также осталось неизвестным. По странному совпадению, одна из площадей в отстроенном после войны Буэнос‑Айресе, названная именем сержанта, находилась совсем недалеко.

5 декабря 1946 года.

Китай, недалеко от г. Нанкин.

‑ Явился, ‑ полутвердительно‑полувопросительно уставился на прапорщика Бондаря капитан Голенко.

‑ Так точно, товарищ капитан! ‑ немолодой мужик вытянулся в струнку.

‑ Отставить. Вот скажи мне, дорогой друг, чем это ты в деревне занимался?

‑ Налаживал отношения с дружественным китайским пролетариатом! ‑ несмотря на серьезный тон, в глазах Бондаря светился огонек хитринки.

Никита вздохнул.

«Небось опять чего‑нибудь на рисовую водку выменивал. Хомяк недорезанный!» ‑ еще раз вздохнув, танкист грустно посмотрел на темнеющее небо.

‑ Товарищ капитан, я ж в свободное время. Службе никакого урона, а только польза.

‑ Ладно, Александр Юрьевич, чего менял‑то хоть? Не патроны, надеюсь?

‑ Как можно, ‑ замотал головой прапорщик. ‑ Это ж подсудное дело. Только часы трофейные, да очки защитные. А то у меня поднакопилось.

‑ И как обмен?

‑ Удачно. Четырнадцать литров чистой водки плюс настоечка и чай. Мне уже насчет некоторых деталей с интендантом удалось сговориться, так что мы пер…

‑ Нет, нет, нет, ‑ капитан решил даже не пытаться разбираться в хитросплетениях здешней экономики. ‑ Даже слышать про эти ваши завихрения не хочу. Но смотри мне, попадешься ‑ шкуру спущу. Свободен.

Наблюдая за развернувшимся прапорщиком, бодро шагающим к центру расположения батальона, Голенко в очередной раз горестно вздохнул и потопал в штаб.

«Вот, млин, распоясались. Как Шульга с политработы ушел, так им теперь все можно. А этот новенький замполит совсем никуда не годится. Черт‑те чем занимается», ‑ задумавшийся танкист едва не врезался в свой собственный танк.

‑ Как дела, Рыся? ‑ нежно похлопав стального монстра по бронированному боку, Никита ловко залез на башню. ‑ Снаряды в тебя загрузили? А топлива налили? ‑ разговаривающий с железякой капитан мог показаться странным, но учитывая, что меньше недели назад эта самая штука спасла ему жизнь при встрече с целой батареей американских противотанковых самоходок (на лобовом листе насчитали потом восемнадцать отметин от не пробивших броню снарядов), а до того в боях на Пусанском плацдарме в Корее не сломалась ни разу и вообще вела себя донельзя идеально, то такое отношение офицера к танку казалось уже и не особенно странным. Танк‑то ведь взаимностью отвечал.

‑ Никита! ‑ старый знакомый, Ринат Бусаев, махал рукой, подзывая к себе.

‑ Чего тебе?

‑ Лавриненко вторую сотню взял!

‑ В смысле?

‑ Да в прямом!! Он на своей «семерке» вчера еще три британских «Крестоносца» сжег, так что теперь у него за две войны двести одна уничтоженная машина! Только что по радио передали! ‑ Бусаев радовался так, словно это был его счет, а не знаменитого полковника.

‑ Да уж, «ИС‑7» ‑ это вам не абы чего. Мы с начала войны хоть один потеряли вообще? ‑ Голенко поневоле заинтересовался.

‑ Да кто ж его знает. В наших краях их и нет считай, ‑ пожал плечами татарин.

‑ Ну почему же, ‑ Никита нахмурился, вспоминая. ‑ С нами по соседству на плацдарме один полк дрался, отдельный.

‑ «Семерки» все в отдельных полках, ‑ проворчал танкист. ‑ Но ты прав. У них вроде бы были потери… Небось от бомб или мин.