|
Можно звонить, писать, подносить цветы какой–нибудь красавице. Сочинять ей стихи, биться головой о железную дверь в её подъезде — и всё это без всякого успеха.
Зато какой–нибудь хлыст пристанет к ней прямо на улице, наговорит ей пошлостей, а она в ответ даст ему свой телефон. И уже на следующий вечер он заведёт эту красавицу куда–нибудь в кусты, стукнет по голове, отрежет груди и убежит. И даже не изнасилует.
Какое мне, впрочем, дело?
Живёт она с этим Мерзликиным — и флаг ей в руки.
А вчера ночью госпожа Мерзликина вошла в мою комнату. Серый газовый пеньюар. Стринги. Это, наверное, теперь так называется? Фиговый листочек из лёгкой ткани, который держится на женщине с помощью трёх верёвочек. Тоня сбросила пеньюар — её фиговый листочек был без верёвочек. Опять французы придумали? Верёвочки на стрингах — это новая головная боль врачей–гинекологов. От них у пациенток всякие заболевания от грибков до геморроя. И вот французы, видимо, нашли выход из положения — отказались от верёвочек.
И в результате получилась гигиенически абсолютно приемлемая, приятная на вид, ультрамодная вещь.
Да, ещё — как же без этого — у моей госпожи были длинные волосы, которые она собирала на затылке с помощью всяких приспособлений. Сейчас это была серая газовая лента. Ну и, конечно, широким жестом узел был развязан, а головой Тоня сделала так, чтобы до черноты темно–каштановые волосы свободно рассыпались по плечам.
Вообще–то я в тот момент уже находился в постели. По обыкновению — голый. Прикрытый только скользкой шёлковой простыней. К приёму гостей я не только не был готов. Они мне были не нужны.
После операции моя жизнь потекла намного спокойнее. Перестали беспокоить перед сном пустые мужские мечтания. Вот лежал я, к примеру, сейчас, думал о вечном. Мне и дела не было до того, что почти рядом, через стенку, лежит в расцвете лет интересная женщина.
Ещё несколько лет назад и страх смерти не удержал бы меня от порыва глухой ночью пробраться к этой женщине в опочивальню и попытать счастья.
Прав был Борюсик, когда в условия моего проживания в его квартире он включил такой жестокий пунктик.
Ну и — вот. Лежу я совершенно голый, не помышляя ни о каких опасных связях, как тут появляется замужняя женщина Тоня, откидывает край моей простыни и забирается под неё прямо ко мне.
А оно мне надо?
Противу всяких ожиданий, Тоня не имела на меня никаких видов в том смысле, в каком бы я мог её опасаться.
Она как–то осторожно придвинулась ко мне, прижалась головой к моей ладони, немного так тихо полежала и… заснула…
И жизнь у меня потекла в каком–то странном новом русле. По ночам я спал с Тоней.
Она приходила ко мне, никак не объясняя своего поведения, снимала с себя свои красивые ночные одежды, оставляя, для приличия, на выбритом лобке то зёленый, то бледно–розовый, то оранжевый лоскутик лёгкой ткани. Иногда приносила с собой пару глянцевых журналов, читала перед сном.
У меня было ощущение, что я лежу в больнице, выхожу из комы, а Тоня — медицинская сестра, которая таким специальным образом за мной наблюдает.
Как–нибудь ночью заглянет ко мне в спальню Борюсик и прибьёт нас обоих.
А чего, собственно, убивать? Ведь так же его супруга могла спать и с кошкой, и с плюшевым мишкой.
Но что–то во мне от мужчины, видимо, осталось. Я не думаю, что хирург не качественно, не добросовестно сделал свою операцию. Но, видимо, параллельно нужно было удалить мне ещё что–нибудь и из мозгов.
Я перестал делать вид, что не замечаю возле себя этой голой женщины. Мне было приятно на неё смотреть. И я смотрел. Однажды мне захотелось провести рукой по пышным её волосам. Я провёл — Тоня с удивлением повернула ко мне лицо. Взяла мою руку в свои ладони и прижала её к своим губам. |