Изменить размер шрифта - +
Сейчас остановить — остановил, но помощи от него не жди...
   Воробьев выскочил, пробежал к голубому мерсу, козырнул:
   
   — Инспектор ГАИ Воробьев. Попрошу ваши документы?
   Из машин высовывались водители, Воробьев слышал как они спрашивали у Бобрищева:
   — Ну, что, можно ехать?
   — Теперь все?
   Бобрищев объяснил Воробьеву:
   — Я попросил их перекрыть дорогу. У нас же не Штаты, чтоб собственными трейлерами в считанные минуты...
   Воробьев умоляюще попросил водителей:
   — Ребята, задержитесь еще на пару минут. Надо! Если этот гад газанет, пиши пропало. Посольство уже близко. Оттуда не достать. Он женщину

сбил!
   Водитель мерса, крепкий мужчина средних лет с небрежной улыбкой подал через поверх чуть приспущенного стекла документы. Эго выглядело как

будто дал чаевые слуге-негру из племени мамбо-юмбо.
   Ц отступил на шаг, оглядел крыло. Ни малейший следов, ни царапины, словно крыло бронированное. Возможно, и в самом деле даже пуля не оставит

царапины.
   — Павел Семенович, — попросил он Бобрищева, — проверь пока этого господина на алкоголь.
   Документы в порядке, еще бы не в порядке, Воробьев чувствовал беспомощную злость и тянущую пустоту в желудке. Все бесполезно. Сейчас прибудут

из посольства, скажут, что это провокация, женщина сама бросилась под колеса, сотрудник посольства ни в чем ни виноват, и скажет еще с наглой

усмешечкой, что вообще посольство Англии заявит ноту протеста, а наглых сотрудников ГАИ, посмевших так бесцеремонно остановить англичанина —

самого англичанина! — непременно накажут по всей строгости...
   Водители уже выходили из машин, возбужденно галдели. Кто-то все же уехал, остальные сбивались в группки, зло и с той же бессильной яростью,

так знакомой каждому русскому, бубнили о высшей расе иностранцев, что ведут себя как в завоеванной стране и ставят всех на четыре кости, как

хотят и кого хотят...
   Воробьев сказал зло:
   — Ставят, потому что становимся!.. Семеныч, что с алкоголем?
   Бобрищев развел руками:
   — Отказывается. А задержать не можем, у него дипломатическая неприкосновенность.
   Воробьев сказал глухо:
   — Спасибо, что помог. Ладно, иди.
   Бобрищев с великим облегчением спрятал трубочку и поспешно удалился. Водители галдели громче, смотрели зло, но уже так же обреченно и

безнадежно как старый опытный гаишник. Кто-то громко и яростно лаял беспомощную власть, правительство, мудаков в Кремле и в Думе.
   Воробьева взорвало:
   — Да, беспомощные!.. Что мы можем? Ну задержим еще на десять минут, пока примчится какая-нибудь шлюха из их посольства. Еще и виноват буду! А

ему даже пальчиком не погрозят! Ведь всего лишь русскую женщину сбил, не англичанку... Эх, мать-перемать. Я сейчас схожу к своей машине, мегафон

нужен, а вы тут не убирайте машины, поняли?.. Вы все поняли?
   Он повернулся и пошел к своей машине. Напарник, похоже, дремлет или балдеет от радио, даже рожу не высунул поинтересоваться. Да и что

интересоваться, когда все предсказуемо, все уже повторяется с такой регулярностью, что впору с балкона бросаться...
   Он был уже возле машины, когда далеко за спиной раздался звон разбитого стекла. Трое мужиков окружили машину иностранца, она вздрагивала под

их ударами. Лобовое стекло покрылось белыми трещинами. Мужик остервенело рубил монтировкой, но стекло хоть бы хны, держалось, только все больше

белело, будто посыпали мукой.
Быстрый переход