|
Предпринимательской фантазии и энергии, которыми начинены местные городки, позавидовала бы даже Силиконовая долина. Стоун-таун – исторический центр Занзибара, главного города одноименного мусульманского острова, который был центром арабской работорговли. Занзибар – остров гвоздики и слоновой кости; именно отсюда Ливингстон и прочие викторианские исследователи начинали свои путешествия в неведомое. Эти кривые улочки и дома из кораллового известняка с их внутренними двориками выглядят скорее североафриканскими – по ним не скажешь, что находишься к югу от Сахары. Сидя в английской церкви на территории бывшего невольничьего рынка – ее алтарь возведен точнехонько на том самом месте, где раньше секли провинившихся рабов, – я слушал мягкие, скорбные африканские голоса, выпевающие англиканскую вечерню на суахили. Остров Мнемба неподалеку от Занзибара – это, строго говоря, вообще не Африка. Он принадлежит миру рекламных туристических буклетов. Я никогда и нигде не видел такого совершенного воплощения мечты о необитаемом острове. Его можно обойти за двадцать минут. На нем всего десяток хижин, спрятанных в джунглях. Есть еще бар и изумительно вкусная снедь, которую подают при свечах на пляже. Днем здесь всегда солнечно и всегда больше тридцати по Цельсию, но ярко-белый песок никогда не раскаляется. Море имеет цвет глаз Пола Ньюмена, до рифа рядом с берегом легко доплывет брошенный в воду щенок. Здесь вас никто не укусит и не ужалит, и вокруг больше неторопливых слуг, чем суетливых пляжников. Вся ваша одежда – это кукой, нечто вроде подгузника для взрослых. Тут и впрямь легко впасть в детство: пять дней сладкого безделья вернули меня на уровень пятилетнего. Куда только подевались все стрессы! Я стал вялым, улыбчивым, гукающим, маслянистым комком простых нужд и желаний, переползающим с солнца в тень, будто счастливая бронзово-коричневая личинка. Купаться с маской и трубкой среди коралловых рифов – в точности то же самое, что смотреть мультяшный канал с выключенным звуком. Тебя окружают невесомые, интеллектуально нейтральные цвет и движение. В соседних хижинах пресыщенные тарзаньими упражнениями новобрачные лениво играли в мамочек и папочек. Голубиное воркование на крыше навязчиво складывалось в какую-то знакомую мелодию. Что это за песенка – «The mighty Quinn»? Нет. «Неге we go round the mulberry bush»? Тоже нет. Наконец я вспомнил: это была «Swinging safari». Надеюсь, вы рассердитесь Уганда, октябрь 2000 года Ничто не просыпается с большим оптимизмом, чем Африка. Доброе утро в Африке – чудесное зрелище. Солнце появляется, сияя и улыбаясь, точно волшебник из детской сказки; в этом рассвете нет и намека на сомнамбулическую бледность ленивых северных зорь. Чистые золотые лучи льются сквозь кроны пальм и акаций. Воздух свеж и прозрачен, до пыльной взвеси и знойного марева еще несколько часов, и все вокруг сверкает, как только что отчеканенная монета. Звуки раннего утра в Африке: горластые петухи стараются перекукарекать друг друга, птицы-ткачи в терновнике галдят, точно иммигранты на временном поселении, журчат голуби, блеют голодные козы, хихикают дети, купаемые в жестяных тазах, мужчины откашливаются и плюют на осколки зеркала, чтобы побриться перед крытыми пальмовым листом мазанками, радиоприемники потрескивают в поисках далеких новостей и малийских популярных песенок. Крикливые женщины у одышливых насосов наполняют водой первые из бесконечной цепочки четырехгаллоных пластиковых канистр, и везде этот особый запах, самая Неуловимая черта солнечного континента, – горящая древесина твердых пород, пот тяжкого труда, животный жир и сонный зевок пробуждающейся красной земли. Нигде не начинают новый день с такой надеждой, как в Африке. И нигде она не нужна так, как здесь. Уганда – сад Африки – настоящее буйство зелени. По сравнению со своими соседями – Кенией и Танзанией по ту сторону озера Виктория и Суданом на севере – это неистово плодородный край. |
