|
Поэтому медицинским бригадам приходится ехать и искать очаг болезни – место, где много людей заражают много мух, а те, в свою очередь, заражают много людей. Омуго и есть такой очаг. Иммунитета к сонной болезни нет ни у кого, поэтому врачи вынуждены заниматься не отдельными пациентами, а всем населением сразу. Пятнадцатилетняя программа «Врачей без границ» в Уганде оказалась успешной – цифры падают. Это изнурительный, однообразный труд, положительно повлиявший на статистику; подобные небольшие успехи медицины в Африке, к огромному сожалению, можно пересчитать по пальцам. Но не торопитесь: я пишу эту историю не для того, чтобы сообщить вам приятную новость. Впрочем, вы едва ли на это рассчитывали. Под большим, раскидистым манго на школьной площадке, в окружении посадок табака и кассавы, санитары, обученные только диагностированию сонной болезни, разбили передвижную лабораторию: поставили стол на козлах и работающую от автомобильного аккумулятора центрифугу, вынесли коробки со шприцами, хирургические перчатки и учетные книги. В течение двух недель они объезжали округу на велосипедах, призывая людей явиться на анализ. При колониальном режиме все было проще. Здоровье населения можно было обеспечивать принудительными мерами: фермеры опрыскивали берега водоемов на своих участках ДДТ, самым эффективным и рентабельным пестицидом, и заботились о проверке состояния рабочих из экономических соображений. Теперь приходится прибегать к уговорам и объяснениям, а это трудно. Это отнимает у африканцев время – и вообще, рассуждают они, зачем лезть на рожон? Санитаров окружает беспокойная толпа школьников – они пихаются и смеются. Девочки в аляповатой желто-фиолетовой форме подталкивают друг дружку вперед и по очереди подставляют палец под укол. Капельку крови смешивают с реактивом и раскручивают на маленьком диске. Люди в белых халатах работают споро и ритмично. Дети изображают отвагу при виде иголки и поддразнивают друг друга. Из классных комнат доносится тот универсальный бубнеж, который знают и ненавидят счастливые дети по всему миру. Слышать здесь, в буше, как читают наизусть таблицу умножения, странно и непривычно. Мальчишки кидают в дерево камнями, стараясь сбить последние плоды. Один камень с грохотом ударяется о жестяную школьную крышу. Из здания, вопя и потрясая карикатурной тростью, выбегает взбешенный учитель. Мальчуганы с криками рассыпаются и стоически, с кривыми улыбками принимают свои порции «горячих». Мы наблюдаем, смеясь. Позабытая, на столе вертится капелька крови. Диск останавливается. Капелька выглядит не так, как другие, – разница совсем маленькая, но есть. Кровь немножко расслоилась, как соус для винегрета. Это признак того, что организм ребенка вырабатывает антитела для борьбы с трипаносомозом. Санитар сверяется с записями и называет имя: Хелен. Дети выворачивают шеи, и из кучки девочек робко выходит одна – стриженая, симпатичная. Видно, как меняется ее лицо, когда она понимает, что дело неладно. Санитар просит ее сесть в сторонке. Остальные дети пялятся на нее. Теперь она сама по себе. Она перестала быть членом их коллектива. Ее глаза широко раскрыты. Она ищет помощи. Один укол, и солнечное утро мгновенно превратилось в худший день ее жизни – возможно, в первый день ее медленного умирания. Ее пальцы скручены в узелок на коленях, плечи поникли. Голова опущена, с носа на желто-фиолетовую форму капают слезы. К концу проверки обнаружен и второй подозрительный случай – еще одна девочка четырнадцати лет. Они сидят вместе, но чуть поодаль – убитые горем, в одиночестве лелеющие свой душный ужас. Им придется отправиться в больницу для дополнительной проверки – прямо сейчас, сию минуту. Первая, Хелен, судорожно всхлипывая, мотает головой: она не хочет садиться в машину, ей нужна мать. Может быть, если она не полезет в машину, ей позволят убежать обратно в класс и снова окунуться в счастливую, бездумную скуку урока. |
