|
Он размышляет вслух, не позвонить ли ему добрым самаритянам. Пора уходить. Уходить пора было еще до того, как я пришел. Главный ночной клуб Монте по соседству битком набит разъяренными знаменитостями («Вы что, не знаете, кто я такой?!») и их арендованными подружками, от одного вида которых вянет в паху. Множество молодых людей снаружи препираются с полицейскими-метрдотелями из ночной смены насчет того, куда поставить мамочкин «Порше». Мы снова берем тендер и плывем на очередную гулянку, теперь уже на корабле. Выясняется, что это не один корабль, а два огромных парома, прилепившихся друг к другу задами, как два исполинских тюленя во время случки. Сто немцев за длиннющим столом уписывают тайские школьные завтраки. Нашим хозяином оказывается двухсоткилограммовый немецкий гей в дизайнерских кремовых шортах, жилетке и бейсбольной кепке. Сюда стоило приехать хотя бы для того, чтобы его увидеть: в этом городе, полном уродов, он явный претендент на «Пальмовую ветвь». Вечеринка устроена для раскрутки его компании – доткома, созданного на базе долгов третьего мира. Мы прибываем как раз перед группой стриптизерш, которые окружают бассейн и разыгрывают убогое представление, прикидываясь лесбиянками. Немцы жуют азиатскую жвачку и пялятся на них. Три потасканные шлюхи на танцплощадке имитируют секс. Для полного сходства с фильмом ужасов, который побоялись выпускать в прокат, не хватает только Винсента Прайса[61] – так и кажется, что он сейчас вылезет из ящика с сухим льдом. Все это до того угнетающе, настолько серо, уныло и безрадостно, до такой степени жалко, глупо, низкопробно и тоскливо, что я не могу даже отстраниться от происходящего и посмеиваться над ним, завернувшись в тогу своего профессионального репортерского цинизма. Побег с этого корабля становится насущной необходимостью. Врежься в него айсберг, я и то не хотел бы удрать сильнее (и, между прочим, от всей души желаю своим новым знакомым столкновения с айсбергом). Эта вечеринка – социальный аналог Эболы. Моя блондинка хочет перебраться на другой корабль, где тоже гуляют. Но мои силы исчерпаны. Я не могу – даже ради спасения своих детей. Мы вернулись на свое плавучее биде, и вдруг к нам нежданно-негаданно нагрянул Джейми Бландфорд[62]. По сравнению со всем остальным, пережитым сегодня, это было как внезапный визит Аристотеля. Монте-Карло – атака на все пять чувств, но особенно страдает слух. Наша сходня в десяти футах от гоночного маршрута – когда об этом рассказываешь, это звучит шикарно, но когда там живешь, это звучит так, что мозги у тебя норовят вылезти из ушей, точно зубная паста из тюбика. Чтобы предотвратить утечку мозгов, мы весь день не вынимаем из ушей желтых пластиковых затычек, поэтому вместо разговора приходится время от времени пожимать плечами или приподнимать бровь. А вокруг без передышки бушует ураган. Если не тренируются основные гонщики, проходит что-то под названием «Формула-3», или соревнования по картингу, или испытания «Порше». Когда все это заканчивается, местные маменькины сынки садятся в свои «Феррари» и начинают выделываться как умеют. Выглядит это примерно так же, как если бы дворовая футбольная команда вылезла на поле перед финалом чемпионата страны. А когда все они берут тайм-аут, их сменяют свирепые и безжалостные дворники с метлами. Между прочим, здесь есть целый городок из импровизированных кафе и домиков на колесах. Их обитатели катаются по всему миру, как бродячие циркачи в прошлые времена. Сегодня шалые мальчишки и девчонки из обеспеченных добропорядочных семейств сбегают на «Формулу-1». Чтобы поддерживать их фургончики в постоянном движении, нужна прорва денег – сколько именно, даже подумать страшно. Учтите, я совсем не из тех, кто любит обвинять состоятельных людей в превышении естественной нормы расходов, ссылаясь на голодающих негритят и эпидемии в странах третьего мира. |
