Кочегары Гигиенической Железной дороги были отчаянными людьми: неразговорчивыми, постоянно мрачными, удостаивающими парой слов только машинистов. В неписанной иерархии железнодорожников машинисты, разумеется, занимали первое место, но за ними  шли кочегары, а за кочегарами – обходчики и сцепщики: низшие существа, признаваемые, тем не менее, полезными. Временами оказывалось, что кочегары считают себя самым важным компонентом железной дороги – хранителями ее души в собственном смысле. После смены они собирались вместе, ворча, пыхтя дрянными трубками и разговаривая исключительно друг с другом. Но круглосуточное ворочание лопатой делало мышцы железными, так что кочегары были сильными и подтянутыми людьми, и иногда между сменами - под бурные приветствия товарищей – проводили спарринг-матчи на лопатах.

На самом деле, один из кочегаров этого поезда был чем-то вроде легенды, если верить остальным, хотя Мокрист его еще не встречал. Говорили, что если задеть Кочегара Блэка, он превращается в ходячую смерть. Другие кочегары были свирепыми бойцами, но утверждалось, что ни одному из них не удалось и пальцем тронуть Кочегара Блэка. Лопата кочегара, используемая не по назначению, была наглядной иллюстрацией сентенции командора Ваймса о том, что любое орудие труда в умелых руках может причинить стражнику серьезную головную боль.

Так что кочегары смеялись, плясали, устраивали бои на лопатах и напивались – но только когда не должны были работать у печи. На счет этого им не нужно было указывать.

Сегодня вечером, закутанный от холодного ветра, носившегося вокруг кабины, кочегар Джим обратился к машинисту:

— Вот твой кофе, Мик. Хочешь жаркого?

Мик кивнул, не отводя глаз от дороги. Кочегар Джим осторожно выбрался наружу и поджарил пару яиц на тыльной стороне своей лопаты, что было дополнительным плюсом работы с раскаленной печью.

Дома, второпях построенные для железнодорожников, располагались поблизости от водопроводных кранов и угольных хранилищ, чтобы можно было постоянно присматривать за драгоценными запасами воды и угля. Они были довольно небольшими, что приводило к определенным сложностям в расселении, если в семье были дети и старики, но все говорили, что такое жилье все равно в два раза лучше, чем то, которое они могли бы найти в городе. Кроме того, ты все время был на свежем воздухе. По крайней мере, пока мимо не проходил поезд.

Этой ночью миссис Пламридж – мать Джека Пламриджа, путевого обходчика, поняла, что ее ночной горшок полон, и отругала себя за то, что не опорожнила его до темноты. Она не доверяла блестящему фарфору в уборных. Всю свою жизнь она ходила в специально отведенное место в саду, строго придерживаясь заведенного графика, так что она почувствовала себя несколько сосудообразной, когда прямо перед ней выскочил гном и с криком «Смерть железной дороге!» попытался что-то бросить в нее.

В ответ миссис Пламридж метнула ночной горшок с силой, которой сложно ожидать от старой женщины, которая, если верить ее сыну, сделана из тика. Горшок был очень большой и оставался прискорбно полным, а крик разбудил всех соседей. Так что когда злоумышленный бурильщик пришел в сознание, он обнаружил себя связанным и направляющимся в Анк-Морпоркский суд.

Железнодорожники и их бабушки были простыми людьми – можно сказать людьми от сохи, так что они не позволили бурильщику даже помыться, что в указанных обстоятельствах было равносильно катастрофе.

Когда Мокрист проснулся на следующее утро, он понял, что очень голоден, и был приятно удивлен, обнаружив завтрак (круглосуточный завтрак, как выяснилось) в вагоне-ресторане.

Кроме него, там были только Башфул Башфулссон и Низкий Король. Они сидели и болтали, словно бизнесмены, обсуждающие сделку и наслаждающиеся доставшимся им изобилием.

Король негромко поприветствовал Мокриста и сказал:

— Я так и не осмотрел поезд, мистер Губвиг.