— Такъ самоваръ подать, что-ли? Что-жъ вамъ въ сухомятку-то разговляться!

Опять переглянулись женщины и Анфиса сказала:

— Ну, самоваръ-то, пожалуй, подай… Только нѣтъ у насъ ни чаю, ни сахару.

— Чай и сахаръ мы вамъ и съ самоваромъ-то по три копѣйки съ человѣка соберемъ.

— Ну, давай, давай…

— Экія вы какія жадныя! попрекнула женщинъ хозяйка. — Ужъ Христовъ день великъ праздникъ, а вы и то жадничаете.

— Эхъ, милая! Будешь жаденъ, коли ни кругомъ, ни около… отвѣчала Анфиса.

Явился чай. Женщины пили его съ жадностью. Фекла улыбнулась и сказала:

— Третій разъ сегодня сидимъ за чаемъ съ самоваромъ. Словно барыни какія.

— И то, и то… подхватила Арина и сейчасъ-же вспомнила о деревнѣ и о родителяхъ, сказавъ со вздохомъ:- А что-то теперь тятенька съ маменькой?!. Похристосоваться-то я съ ними и забыла, дура… Христосъ воскресъ, тятенька, Христосъ воскресъ, маменька, произнесла она и при этомъ съѣла нѣсколько крошекъ, оставшихся на тарелкѣ отъ уничтоженной уже пасхи.

Разговѣвшись, женщины, не раздѣваясь, улеглись на лавкахъ и на полу около печки. Анфиса крестилась и говорила:

— Вотъ и праздникъ привелъ Богъ встрѣтить по христіански, какъ слѣдуетъ.

Мужики и хозяинъ постоялаго двора съ хозяйкой продолжали еще бражничать. Они пили водку, пиво, гремѣли посудой, звенѣли бутылками, но утомленныя и довольныя встрѣчей праздника Арина и демянскія женщины уже спали.

XLVII

Скучно прошелъ первый день Пасхи для Арины и ея товарокъ демянскихъ женщинъ, хоть и былъ онъ отличенъ ими отдыхомъ и улучшеніемъ пищи въ родѣ двукратнаго чаепитія, горячихъ щей къ обѣду, фунта ветчины и куска ситнаго пирога съ рисомъ. Всѣ эти разносолы, какъ называли ихъ женщины, являлись, впрочемъ, только по настоянію хозяйки постоялаго двора, и женщины ѣли ихъ не съ удовольствіемъ, а скорѣй съ тревогой, что онѣ проѣдаютъ свои послѣднія деньги и скоро можетъ наступить такое истощеніе денегъ, когда и чернаго хлѣба купить будетъ не на что. Хозяйка навязала имъ даже на три копѣйки лакомства въ видѣ подсолнечныхъ зеренъ, повторяя свою обычную фразу:

— Мѣсто въ комнатѣ занимаете, топчетесь и мѣшаете другимъ гостямъ, которые пьютъ и ѣдятъ, какъ въ праздникъ подобаетъ, а сами жметесь и ничего не требуете. Не велика отъ васъ корысть, что только за постоялое заплатите. Это въ будни хороши такіе гости, а ужъ въ праздникъ вовсе не подходитъ. Знала-бы, такъ и не пускала на праздникъ.

Дабы не стѣснять и не тревожить хозяйку, женщины вышли изъ дома и держались больше на дворѣ, усѣвшись на крылечкѣ и бревнахъ около него, но выходившій на дворъ хозяинъ для выдачи проѣзжимъ мужикамъ сѣна, овса и для другихъ хозяйственныхъ надобностей, нашелъ, что женщины и тутъ мѣшаютъ.

— И чего вы толпитесь тутъ у крыльца! Ни пройти, ни пробѣжать… Только мѣшаете. Шли-бы хоть куда-нибудь да походили, а то торчите какъ бѣльмо на глазу.

Но идти было рѣшительно некуда. Огороды для отысканія работы были обойдены третьяго дня, въ пятницу, идти къ Никольскому рынку и ждать тамъ найма было безполезно въ такой праздникъ, да къ тому-же женщины, по своимъ понятіямъ, считали грѣхомъ и искать работу въ первый день Пасхи.

Онѣ вышли за ворота и размѣстились на улицѣ у дома и на скамеечкѣ около калитки, грызя подсолнечныя зерна, навязанныя имъ хозяйкой. Здѣсь онѣ отдались воспоминаніямъ о своихъ деревняхъ, но воспоминанія эти были до нельзя грустныя.

— Вѣдь вотъ жуемъ здѣсь гостинцы, а дома-то у насъ въ деревнѣ что! — начала Фекла, обыкновенно очень мало жаловавшаяся на свою судьбу. — А дома-то у меня мать въ кусочки пошла — вотъ до чего у насъ худо. Побираться-то по добрымъ людямъ нешто пріятно?

— Ну?! — протянула Арина.