XLVIII

У Симеоновскаго моста на Фонтанкѣ стояли три барки съ дровами, но рабочихъ на нихъ видно не было. По случаю втораго дня Пасхи барки не разгружались. На дровахъ одной изъ барокъ лежали опрокинутыя кверху колесомъ тачки, сушилась красная кумачевая рубаха, напяленная на крестъ изъ кольевъ. Впрочемъ, изъ отверстія въ бортѣ барки шлепалась въ рѣку вода, стало быть — на баркѣ подъ дровами были люди и отливали накопившуюся воду. Женщины, стоя на набережной, у перилъ, стали кликать рабочихъ, крича: «эй, голубчики, землячки, выдите кто-нибудь», но стукъ колесъ проѣзжавшихъ по набережной экипажей заглушалъ голоса. Тогда Анфиса перебралась по сходнямъ на барку и, наклонясь надъ отверстіемъ, сдѣланнымъ въ дровахъ въ видѣ схода на дно барки, начала звать караульнаго. Изъ отверстія показался по поясъ рыжебородый мужикъ въ розовой ситцевой рубахѣ.

— На здѣшнихъ баркахъ прикащикъ Карпъ Иванычъ существуетъ, миленькій? обратилась къ: нему Анфиса.

— Здѣсь, только онъ теперь въ трактирѣ. А вамъ что надо?

— Да вотъ мы деревенскія… Работы ищемъ… такъ наслышались, что онъ народъ беретъ на сплавъ для распилки дровъ, такъ пришли попроситься и подрядиться.

— Нанимаетъ, это точно. Народу ему много требуется. Погодьте маленько, пока онъ изъ трактира вернется. Онъ вотъ тамъ въ трактирѣ пообѣдаетъ, такъ сюда на барку спать придетъ.

Женщины, стоя на набережной, начали дожидаться. Вскорѣ явился прикащикъ, юркій человѣкъ съ клинистой бородкой въ кожанномъ пиджакѣ, въ сапогахъ бураками и въ картузѣ съ глянцевымъ козыремъ. Женщины инстинктивно узнали его, когда онъ сталъ перебираться съ набережной по сходнямъ на барку.

— Не вы-ли, голубчикъ, прикащикъ Карпъ Иванычъ будете? окликнула его Федосья.

Онъ обернулся и сказалъ:

— Я самый. А что?

— Да вотъ наши новоладожскія къ вамъ на Тослу порядились дрова пилить и колоть, такъ и намъ желательно… Возьми насъ, благодѣтель. Насъ вотъ тутъ десять душъ.

— Что-жъ, можно взять. Намъ народъ требуется, отвѣчалъ прикащикъ, подумавъ, и прибавилъ: — Только вѣдь вы, поди, безъ пилъ и безъ топоровъ.

— Да, ужъ пилъ и топоровъ у насъ нѣтъ.

— Вотъ въ томъ-то и дѣло, что не сподручны намъ такія пильщицы. Положимъ, что пилъ и топоровъ у насъ тамъ есть и дать вамъ можно, ну, а поломаете зубья у пилъ, такъ что съ васъ возьмешь?!

— И, что ты, голубчикъ! Зачѣмъ-же ломать?

— Зубье у пилы ломается, такъ не спрашиваетъ зачѣмъ. Да и какъ вамъ инструментъ повѣрить? А вдругъ вы пилы-то да топоры уведете?

— Господи Іисусе! Да зачѣмъ-же это пилы-то уводить?

— Бывали случаи. Пропьютъ пилы и топоры — и сами сбѣгутъ. На сплавной рѣкѣ не въ домѣ, рабочій живетъ безъ прописки. Его за хвостъ не удержишь.

— Да что ты, милостивецъ, мы не такія, обидчиво отвѣчала Анфиса.

— Въ нутро къ вамъ не влѣзешь, такія вы или не такія… Паспорты-то у васъ въ порядкѣ?

— Въ порядкѣ, въ порядкѣ, голубчикъ.

— Ну, такъ вотъ развѣ паспорты отъ васъ отобрать для вѣрности.

— Да ужъ отбери, коли такъ сомнѣваешься, а только на работу-то возьми.

— Десять душъ, пять паръ, говорите вы… пробормоталъ прикащикъ. — Ну, что-жъ, можно взять. Пилы и топоры отработаете за себя или ужъ такъ нашими пилами и пилить будете? За пилу у насъ два съ полтиной отработать надо, а за топоры по сорокъ копѣекъ. За пилу и за два топора по три рубля съ тремя гривенниками на пару. Покончите съ работой, такъ пилы и топоры на сторону продать можете.

— А вашими ежели пилами и вашими топорами работать? Попортимъ, такъ вычтешь съ насъ изъ заработка.

— Да вѣдь ужъ тогда цѣна съ сажени будетъ не та…

— А какая ваша цѣна, коли ежели съ вашими пилами? спросила Фекла.