Зашевелились и другія женщины. Кто-то изъ нихъ набожно перекрестился. Прикащикъ пошелъ въ трактиръ писать записку. Женщины пошли за нимъ слѣдомъ и остановились у входа въ трактиръ.

— Ну, вотъ… Слава Богу, подрядились. Задѣльная плата куда лучше. Тутъ для себя стараешься. Себя не пожалѣешь, понатужишься и больше выработаешь. А намъ чего-же себя жалѣть! Слава Тебѣ, Господи, не немощныя…

Прикащикъ вынесъ записку къ другому прикащику на Тосну, гдѣ онъ сообщалъ, что нанялъ десять женщинъ на такихъ-то и такихъ-то условіяхъ. Передавая записку, онъ разсказалъ женщинамъ, какъ отыскать этого прикащика на рѣкѣ Тоснѣ, въ какой деревнѣ и какъ зовутъ тосненскаго прикащика. Женщины поблагодарили и разстались съ нанявшимъ ихъ прикащикомъ.

XLIX

Порядившись на пилку дровъ. женщины торжествовали. Заручившись запиской отъ дровянаго прикащика, съ радостными лицами отходили онѣ отъ трактирныхъ дверей и, поглядывая другъ на дружку, весело перемигивались.

— Что-жъ, дѣвушки, вѣдь и четвертакъ съ сажени хорошо, говорила Федосья. — Наши новоладожскія, которыя пилили тамъ, такъ сказывали, что ежели попривыкнуть да разстараться, то четыре сажени можно въ день распилить. Четыре сажени по четвертаку — вотъ ужъ рубль. Шутка-ли — рубль!

— Да вѣдь пилить-то надо вдвоемъ, попарно, стало быть рубль пополамъ. замѣтила скуластая Фекла.

— Нѣтъ, нѣтъ… По четыре сажени на человѣка. Вдвоемъ восемь — такъ мнѣ наши новоладожскія сказывали.

— Не распилить, Фелосьюшка, восьми сажень, хоть лобъ себѣ разбей. Вѣдь распиливши-то надо ихъ расколоть и сложить!

— Распилимъ. Съ ранняго утра будемъ вставать и до поздней ночи. Вѣдь ужъ на себя будемъ работать, а на не кого другаго, стояла на своемъ Фелосья.

— Да ежели и восьми сажень не распилить, а только шесть, то и такъ по три четвертака въ день на сестру, подхватила Анфиса, — Три четвертака тоже ой-ой-ой какъ хорошо! Десять дней проработать — вотъ оно ужъ семь съ полтиной.

И опять радостныя улыбки на лицахъ. Въ особенности торжествовала Арина, такъ что забыла на нѣкоторое время и объ Акулинѣ въ больницѣ.

— Покою себѣ не дамъ, днемъ и ночью буду работать, пока трехъ рублей не выработаю. И какъ только выработаю — сейчасъ два рубля тятенькѣ въ деревню пошлю говорила она. — Мы съ Грушей такъ-то разстараемся, что у насъ по три-то рубля въ три дня будетъ отработано. Только ужъ, Груша, не дремать!

— Ой, дѣвка, не хвались заранѣ! остановила ее Анфиса. — Ты не знаешь, что это такое пилка, ты не пилила, а я пилила. И съ сажени такъ надсадишься, что спина-то у тебя какъ чужая будетъ. Я пилила въ нашемъ мѣстѣ, въ деревнѣ, я знаю.

— Спина не купленная. Отлежимся часика четыре-пять за ночь — вотъ на утро она опять своя, а не чужая.

— На утро-то, дѣвушка, только ее и ломить начинаетъ. Поднимешься — и колетъ тебѣ во всѣ мѣста.

— Пущай колетъ. Все-таки мы съ Аграфеной будемъ на отличку работать. Правда, Груша? подмигнула Арина своей землячкѣ.

Возникъ вопросъ, когда идти на пилку дровъ. Демянскія женщины говорили, чтобы идти на пилку завтра раннимъ утромъ, Арина настаивала, чтобы идти сегодня-же.

— Сейчасъ пойдемъ къ Ардальону Сергѣеву, на огородъ, тамъ Аграфена и Федосья выкупятъ свои паспорты отъ хозяина и сейчасъ-же въ путь… Чего зѣвать-то! Сорокъ верстъ къ дровамъ-то… Ну, двадцать сегодня пройдемъ, по дорогѣ на постояломъ ночуемъ и покормимся, а завтра раннимъ утречкомъ опять въ путь. Къ полудню будемъ на мѣстѣ, а ужъ послѣ обѣда и за дѣло приниматься можно, расчитывала она, но вдругъ вспомнила про Акулину и осѣклась. — Ахъ, нѣтъ, нѣтъ… Нельзя сегодня на Тосну идти и завтра утромъ нельзя идти, заговорила она другимъ тономъ.