И только сейчас, читая эти заблудшие души, начинаю понимать, почему во всех мирах и во всех Вселенных… среди всех существующих видов разумных… только у вас, у людей, чистые души — это не просто величайшая редкость, но еще и не всегда благо.
Я удивленно встрепенулся.
— То есть быть безгрешным — это больше не достижение?
— Ваши души невероятно хрупки, — все так же задумчиво сообщил собирателей. — Но парадокс ситуации заключается в том, что чем душа чище и невиннее, тем она уязвимее.
— Хм. А мне казалось, наоборот.
— Не у вас, — качнул головой Шэд. И тут же поправился. — Вернее, не у всех вас. Это явление встречалось мне в описании лишь однажды, и, насколько я понимаю, данная аномалия свойственна именно вашей расе. А я не вспомнил о ней, когда позволил Хого занять должность наблюдателя.
— Что же в его душе было неправильного?
— Представь цветок, который вырос в теплой оранжерее, и за ним всю жизнь ухаживал заботливый и добрый садовник. Этот цветок по-настоящему прекрасен. Свет его лепестков способен очаровать любого. Однако при этом он не видел ни бурь, ни невзгод, не попадал под холодные ливни и не взбирался упрямо к свету, когда его стебелек был грубо помят пробегающим мимо мальчишкой. Как думаешь, что произойдет, если пересадить такой цветок из уютной теплицы на обычную грядку?
Я усмехнулся.
— Капец цветочку.
— Именно. Быть может, не сразу, но столкнувшись не с тепличной, а с настоящей средой, цветок обречен погибнуть…
— Или же стать как тот сорняк, что при желании может прорасти даже сквозь асфальт.
Шэд одобрительно на меня взглянул.
— Верно. Момент, когда цветок примет окончательное решение, кем ему дальше быть, уловить непросто. В ситуации, когда отчеты следуют лишь раз в пятьсот лет, выхватить первые изменения проблематично. Особенно если хрустальные лепестки были повреждены лишь с одного краю и до поры до времени отражали свет так же, как и всегда.
— С Хого случилось то же самое? — предположил я.
— Его душа оказалась слишком хрупка для той работы, что поручил ему наблюдатель. Всю свою прежнюю жизнь он прожил, не видя грязи. Один. Без людей. Отстранившись от всего плохого и умышленно не видя зла, он годами взращивал в себе смирение, доброту и кротость, не понимая, что настоящее просветление приходит не в спокойствии, а в борьбе. Добро бесполезно, если оно не приносит пользы. Смирение бессмысленно, если рядом нет тех, кто старается вывести тебя из равновесия. Легко быть праведником, когда перед тобой нет ни одного искушения. Поэтому все это — ложные истины, Олег. И поэтому же в безупречно чистой душе Хого однажды появилась первая трещина.
Я нахмурился.
— Что же его так поразило в работе собирателя? Частые смерти? Боль и кровь, без которых люди обычно не погибают? Не так уж много народу умирает в своих постелях, тихо и мирно испустив дух от старости. Обычно их убивают болезни, травмы, несчастные случаи, а то и другие люди. Наверное, Хого было трудно увидеть все это воочию? И слишком сильно это зрелище выбивалось из той картины мира, которую он для себя нарисовал?
— Причин было много, — спокойно отозвался Шэд. — Тот, чью душу я сейчас читаю, знает лишь то, что сумел прочитать в душе самого Хого. А Хого далеко не всегда позволял себе быть откровенным. Особенно в последнее время.
— Погоди, — встрепенулся я. — Дай угадаю… Ошибка наблюдателя заключалась в том, что он не заметил в душе Хого первого дефекта. И ты тоже его пропустил, потому что душа была светла, а за ее ярким светом одной-единственной темной точки можно было и не увидеть. Та самая аномалия, про которую ты говорил, встречается редко и, скорее всего, не на Ирнелле, иначе ты бы проверил парня дополнительно. |