Я скривился.

— И сколько народу они успели угробить ради того «чистого и светлого», что напророчил Ирнеллу наблюдатель?

— У собирателей было несколько неудачных попыток вселения, после чего «барьерники» забеспокоились. Однако Хого это не остановило.

— Еще бы. Он же уверовал в свою гениальность! И вдруг — такой пр-р-ровал!

Шэд спокойно глянул на выползшие у меня из-под верхней губы клыки, но я успокоился так же быстро, как и разозлился.

— Дальше я, пожалуй, могу рассказать и сам. Сперва расстроившись, потом обозлившись, а под конец и осатанев от череды неудач, которые просто не могли не выбесить такого упертого и верящего в собственную исключительность придурка… Хого… этот маньяк-перфекционист… вошел в раж и продолжал убивать изоморфов до тех пор, пока они не спохватились и не разбежались кто куда. Сражаться с собирателями было бессмысленно, поэтому войны как таковой и не случилось. Изоморфы попрятались в надежде, что сошедшие с ума сборщики образумятся. Сборщики, наоборот, очень старались найти новых «добровольцев». Причем наверняка они еще и искренне недоумевали, почему же дурные людишки не стремятся идти строем на алтари? Им же вот, на блюдечке все преподнесли! Только и нужно было, что еще чуть-чуть потерпеть. Зато теперь понятно, отчего наблюдатель так тяготился прожитыми на Ирнелле годами и считал себя политзаключенным…

Я горько усмехнулся и добавил:

— Когда работа спорится и есть желание творить, то годы летят — как мгновения. А когда тщательно выстроенные планы рушатся один за другим, то каждый день превращается в каторгу. Особенно, если ты живешь в теле дряхлого старика, которое само по себе похоже на тюрьму.

— Хого старался не тратить силы понапрасну, — кивнул контролер. — Поэтому переселение проводил, лишь когда возможности старого тела исчерпывались полностью. Для человеческой души это — нелегкое испытание, особенно если это чистая душа, уставшая от разочарований и многолетней борьбы.

— Но все же сил у него оставалось достаточно, чтобы продолжать войну. Открытых конфликтов изоморфы по-прежнему избегали, а когда стало ясно, что сборщики вычисляют их с помощью улишшей, «барьерники» рискнули разорвать все связи, чтобы их нельзя было отыскать. По крайней мере не всех сразу.

— И все же они не сидели сложа руки, — заметил Шэд. — Те, кто сумел выжить, придумали другой способ остановить собирателей.

Я покосился на погасший куб.

— Вот эти штуки?

— Да. Наблюдатель допустил ошибку, посвятив «барьерников» во многие тайны изнанки. К тому моменту, когда случился конфликт, изоморфы чувствовали себя на этом слое реальности вполне уверенно. Поэтому, как только стало ясно, что пощады не будет, они создали и установили по всему Ирнеллу вот эти устройства.

— Это они разрывают связь изнанки с реальным миром? — настороженно уточнил я.

— Не разрывают. Скорее, раздвигают их, как распорками. Чем дальше изнанка, тем сложнее нам перейти оттуда в мир живых. Поэтому «распорки» устанавливали до тех пор, пока связь между слоями реальности не стала совсем призрачной. И пока на Ирнелле почти не осталось мест, через которые мы можем сюда проникнуть.

— Но ты же говорил, что это опасно…

— Сборщики душ, вселившиеся в человеческие тела, еще опаснее, — возразил контролер. — Правила были придуманы не зря.