Валя до сих пор считал меня внедренным агентом и относился ко мне с особым уважением. Хотя, если бы он считал меня простым кинологом, то, скорее всего, так же был бы вежлив и учтив. Я не стал развенчивать свою легенду, памятуя, как он мне пригодился, когда я искал Кукловода. Когда отдавал приказы и распоряжения эксперту чуть ли не на правах начальника ГОВД. Удобно и эффективно иметь своего прикормленного криминалиста. А вдруг он еще пригодится, вдруг снова в бега ударюсь? Тьфу-тьфу…

— Макар Ефимович — это который Ларионов? — хмыкнул я, еще не понимая, почему его все знают, а я нет.

Кто же он такой? Но спрашивать об этом пока не стал, всё-таки это может выглядеть странно. Ведь в какой-то степени я и есть агент, только из другого времени, и не чаю узнать, кто меня внедрил. Будем надеяться, что дотошный и скрупулезный Валентин сейчас выложит кусок его биографии. Но Загоруйко лишь кивнул.

— Он самый… Человек-эпоха… Я, можно сказать, вырос на его трудах.

Яснее не стало, но ничего, на месте разберемся. УАЗик покачивался и полз по двору, выруливая на асфальт. Мы заехали в ГОВД, и я взял Мухтара.

— Р-работа, Р-абота! — проговорил я, когда подошел к вольеру.

Думал разбудить его этим, сюрприз устроить, так сказать, но тот уже выскочил из будки, лишь только услышал мои шаги. Заблаговременно узнал по походке и радостно залаял. Бросился на сетку и даванул на нее лапами. А потом еще. Такой финт он всегда проделывал, показывая, как рад меня видеть. Я прицепил поводок и ошейник и отвел его в кандей бобика.

Когда добрались до места происшествия, там уже сгрудились машины, милицейские и без окраса. «Волга» канареечного цвета, очевидно, привезла ответственного от руководства из главка. Черная «Волга» — доставила прокурора и следователя прокуратуры. Еще какие-то машины были, принадлежность которых я не определил. Похоже, что убили как минимум директора мясокомбината или председателя горисполкома. Типун мне на язык, пускай Эрик Робертович живет и здравствует…

Мы остановились, и к нашему УАЗику подскочил Кулебякин. Он был в форме, но милицейский галстук нацепил на скорую руку, задом наперед.

— Ну что так долго? Ядрёна сивуха! — изображая кипучую деятельность перед высокими «гостями», Петр Петрович махал руками, показывая, что личный состав у него «вот где сидит!» со своими опозданиями.

— Пробки, — пожал я плечами.

— Какие пробки? Вышибло? — опешил шеф.

Такого слова в Зарыбинске не знали, я позволил себе лишнего с недосыпу. Ну а чего он на нас руками машет?

— Давайте быстрей шуруйте в квартиру, — Кулебякин ткнул на нужный подъезд, возле которого стояла скорая, а потом тихо добавил: — пока эти прокуроры и ответственные следы там не затоптали.

А потом взял меня за локоток и тихо проговорил:

— Ту уж постарайся, Саныч, след возьми как надо, знаю, что на больничном, но дело громкое. Сам знаешь, что Ларионов — это не хухры-мухры. Всем мало не покажется, если по горячим не раскроем. Не посрами службу, ага?

— Все сделаем, Петр Петрович, если там только следы не затоптали.

— А вы вот долго добираетесь! — снова взмахнул руками начальник и ускакал куда-то мячиком в погонах.

Мы поднялись в квартиру, продрались через толпу каких-то созерцателей в форме и в костюмах и очутились в прихожей. Хвала Марксу, дальше коридорчика из всей присутвующей высокой братии никто не прошел. Хватило ума ждать Мухтара и криминалиста.

Это гуд, значит, есть надежда, что следы живы, как дактилоскопические, так и трасологические (следы обуви, то бишь), ну и запаховые, конечно. Последние вообще особо чувствительные и долго не держатся. Любой дождь-ветер легко их уничтожит.