– Свою комнату? – спросила я и схватила его за руку.

– Да, оно находится в моей комнате. Все уже готово.

– Оно?

Мое воображение разыгралось. Что делает Александр там, наверху, в своей комнате? Что такое это самое «оно», живое или мертвое? Он повел меня наверх сперва по парадной лестнице, потом по скрипучим мансардным ступенькам. Это была его лестница.

– Тебе пора узнать мои секреты, – открывая дверь, сказал Александр. – Или, по крайней мере, большинство из них.

Было темно, если не считать лунного света, который проникал сквозь крохотное оконце мансарды. Обстановку составляли потертое, но уютное кресло, стул и двуспальная тахта с черным стеганым одеялом, брошенным поверх красно‑коричневых простыней. Постель такая же, как у любого подростка, вовсе не гроб.

Тут я заметила картины. Биг‑Бен с летучими мышами, кружащими перед циферблатом, замок на холме, перевернутся Эйфелева башня. Одна картина изображала пожилую пару в готических нарядах, обведенную красным контуром сердца, на другой, с видом местного кладбища, бабушка Александра улыбалась над своим надгробным камнем. Еще на одной была изображена толпа ряженых, собиравших подношения на Хеллоуин, – вид из окна мансарды.

– Это картины из моего мрачного периода, – пошутил Александр.

– Они впечатляют, – сказала я, подойдя поближе.

Все вокруг, даже пол, было заляпано красками.

– Просто фантастика!

– Я не был уверен в том, что они тебе понравятся.

– Они невероятны!

Я заметила в углу холст на мольберте, накрытом простыней.

– Не бойся, не укусит.

Я остановилась перед холстом, гадая, что таится под простыней. В кои‑то веки воображение меня подвело. Я взялась за уголок простыни, медленно, как когда‑то открывала зеркало в подвале, откинула ее назад и остолбенела.

С картины на меня смотрела я сама, одетая для Снежного бала. Красная роза была прикреплена к моему платью, на руке у меня висела корзинка‑тыковка, в одной руке я держала «сникерс», на другой красовалось паучье колечко. Над моей головой мерцали звезды, вокруг мягко падал снег.

Я ухмылялась, показывая накладные вампирские клыки.

– Надо же, как похоже! Вот уж никогда не думала, что ты художник! Я знала, что ты делал те рисунки, которые хранятся в подвале, помню и краску на обочине дороги. Но такое мне и в голову не приходило.

– Так это была ты? – задумчиво спросил он.

– А что ты делал посреди дороги?

– Я шел на кладбище, чтобы нарисовать надгробие моей бабушки.

– А разве художники не используют краски в тюбиках?

– Я смешиваю их сам.

– Мне и в голову такое не приходило. Ты художник. Теперь все понятно.

– Я рад, что это тебе нравится, – с облегчением сказал Александр. – А сейчас нам, пожалуй, стоит вернуться к остальным. Не следует множить слухи.

– Наверное, ты прав. Ты ведь знаешь, как распространяются сплетни в нашем городке.

– Не странно ли это? – спросил Александр, когда мы вернулись на лужайку и смешались с толпой горожан, одетых в черное. – Сегодня вечером мы не отверженные. – Он подал мне содовую.

– Вот и давай этому радоваться. Завтра все вернется в обычное русло.

Все вокруг улыбались и веселились, но тут я заметила вдалеке фигуру.

Кто‑то неторопливо бежал по подъездной дорожке.

– Тревор! – ахнула я. – Что он здесь делает?

– Он монстр! – орал футболист, приближаясь к тусовке. – Как и вся его семейка!

– Опять все сначала! – возмутилась я.