– Здесь вы в чине сержанта?

– Был ранен, представлен к награде и еще три месяца тому назад должен был получить офицерский чин. Но при здешних порядках производство задержалось, – ответил угрюмо немец. По его тону легко было понять, что он о здешних порядках самого невысокого мнения. Тамарин сочувственно покачал головой и обратился к испанцу по-французски:

– Вы, вероятно, не знаете немецкого языка?

– Ни одного слова! – сердито ответил немец за молодого человека. – К счастью, я владею французским языком, хотя многое забыл. У нас в доме была швейцарская гувернантка.

– Ну вот и отлично, значит, у нас есть общий язык, – сказал Константин Александрович и навел беседу на военные дела. Телохранитель заявил, что в победе не может быть ни малейшего сомнения.

– Почему же вы так думаете? – осторожно спросил Тамарин.

– Потому что весь наш народ ненавидит фашистов. Они воюют из-за классовых интересов, а у нас дух! Ах, какой у нас дух! – горячо воскликнул телохранитель. – Мы голодаем, у нас мало оружия, мы погибаем от пуль, от голода, от болезней, но мы победим.

– Правильно, – сказал Тамарин. «Какие же это у них болезни? Не слышно, чтобы был сыпняк? – невольно заинтересовался он, вспомнив Гражданскую войну в России, – умирать так умирать, но не от сыпных же вшей…» Испанец что-то рассказывал о войне, довольно сбивчиво, отчасти из-за волнения, которое у него вызывала личность советского генерала, отчасти из-за недостаточного знания языка. Впрочем, говорил он на французском бойко, с акцентом забавным, но много менее противным, чем у немца. Из разговора выяснилось, что он сын рабочего из Ируна, работал в мастерской с двенадцати лет, сначала примкнул к анархистам и только позднее понял, что это была тяжкая ошибка, что анархисты группа не пролетарская, а мелкобуржуазная.

– Не так ли? – почтительно обратился он к командарму.

– Да, разумеется, – подтвердил энергично Константин Александрович, произнося мысленно непечатные слова.

– К партии же я примкнул всего два года тому назад, – продолжал испанец. В дальнейшем он говорил о коммунистах просто «партия»; так английские министры, произнося слова «правительство его величества», имеют в виду только британское правительство, а не кабинеты других монархических стран. – После анархистов я было примкнул к троцкистам. Это тоже была тяжкая ошибка. – «Примкнул, примкнул… Эх, дурак мальчишка!» – с сожалением думал Тамарин.

– Дух, конечно, великая вещь, что и говорить, но одним духом против танков и аэропланов воевать нельзя. Нужны еще оружие, порядок и дисциплина, – сказал он не совсем согласно с прежними своими одобрительными словами.

– Das sag ich ja eben, – решительно подтвердил немец и даже закивал головой от удовольствия.

– Я нисколько не возражаю, но, конечно, дисциплина свободная, – ответил телохранитель и заговорил о высоких боевых качествах республиканской армии. Шофер слушал с презрительной усмешкой.

– А ваше мнение? – обратился к нему Тамарин.

– Мое мнение? – переспросил по-немецки шофер. – Мое мнение то, что решение конфликта не зависит нисколько ни от Мадрида, ни от Франко. Все будет решено в Берлине. Если господину Гитлеру угодно будет прислать сюда германские войска, то они, разумеется, и победят. А если воевать будут они (он пренебрежительно кивнул на испанца) да еще итальянские господа, то… – шофер махнул рукой.

– Вот как? – спросил Константин Александрович, в душе вполне согласный с немцем.