В наступившей блаженной тишине я громко зевнул. Все-таки подъем в пять утра, путем переноса моего бренного тела в эту лабораторию, которую я уже ненавижу всеми своими фибрами, это не самое лучшее начало дня. Особенно вот так внезапно, через неделю после того, как я бегал по древним туннелям от разбушевавшегося призрака. Я уже было подумал, что Фолт мне приглючился, тем более что синяк на щеке сошел очень быстро, ан, нет. Мой пра-пра-пра-и так далее дедушка просто переваривал информацию о масштабах бедствия, свалившегося на его Семью.

— Ты меня не слушаешь, — призрак скрестил руки на груди.

— Угу, — я понял, что ляпнул, встряхнулся и потер глаза руками. Затем ответил более правильно. — Я слушаю, но я ничего не понимаю.

— Я сейчас пытаюсь объяснить тебе элементарные вещи, — призрак придвинулся ко мне, я же инстинктивно сделал шаг назад.

— Может, эти вещи и были элементарными в ваше время, а сейчас я не понимаю ни слова из того, что вы хотите до меня донести. Скажите, ради всего святого, зачем вы со мной возитесь?

— Видишь ли, — призрак задумался. — Ты хоть и… В общем, я не знаю, что произошло, ведь все так хорошо начиналось: наша семья всегда славилась тем, что проводила различные эксперименты, отбирая при этом самые лучшие результаты, и затем прививая их нашему древу. Семья всегда специализировалась на науке, перенося свои умозаключения на практику. И это касалось не только нас. Империя процветала. Мы были Императорами, мы всегда находились на вершине власти и всегда этим гордились. Если рождался Фолт, это означало, что родился необыкновенный ребенок: умный, красивый, одаренный, практичный, лишенный каких-либо моральных устоев, в общем, идеальный.

— То есть полные отморозки, без совести в режиме полнейшей безнаказанности, — буркнул я. Фолт прожег меня взглядом и продолжил:

— Но однажды что-то произошло, и Фолты по какой-то причине перестали даже близко подходить к лабораториям. Перестали совершенствоваться, забросили науку. Начали постепенно терять нити контроля в Империи, одну за одной. С этого момента начался упадок, венец которого сейчас стоит передо мною.

— Еще скажите, что это я во всем виноват, — пробурчал я, поджимая пальцы ног, я был босиком, а пол в лаборатории не был теплым.

— Я бы хотел, но нет, не получится, — Дэрик подплыл (или подошел) к столу и принялся передвигать реторты, используя при этом телекинез. — Я здесь, чтобы проследить за тем, чтобы ты хоть чему-нибудь научился.

— Да зачем это мне и самое главное, зачем это вам?

— Чтобы ты не отбросил копыта до того благословенного момента, пока не сумеешь уговорить хоть какую-нибудь добрую женщину выйти за тебя и родить сына! — не выдержал и заорал призрак. — Ты последний из Фолтов! Род не должен пресечься, даже если мне тебя придется на аркане тащить в дебри знаний! Ты должен попытаться возродить былое величие, или хотя бы сделать так, чтобы с тобой считались!

— Охренеть, — я не выдержал и сел за стол, как воробей на жердочку. Подозреваю, что даже нахохлился похоже. — Но я, правда, не понимаю того, что вы хотите мне сказать. Вы же сами говорили, что семья пришла в упадок, все знания благополучно утеряны, и каждый представитель нашей семейки благополучно опускал всю Семью вниз. До самого днища еще пока далеко, но оно где-то в перспективе. И никакие моральные устои их не терзали. Мне просто неоткуда брать те знания, которые вы так упорно пытаетесь из меня вытрясти. Мой папаша — Казимир Фолт, предпоследний из рода, если вы не в курсе, прожигал свою жизнь наедине с бутылкой, и никогда не интересовался вопросом: что же там делает мой ненаглядный сынуля.