– Кстати, как Франс? – спросила Пакстон.

– Располнела, – он засмеялся, – но держится молодцом Ральф очень радовался ребенку. У него не было детей, и вот теперь, в тридцать девять, он собирается стать отцом. При посторонних и в кругу друзей Ральф разыгрывал равнодушие, но на самом деле был на седьмом небе.

Затем Ральф пошел обратно в офис, а Пакстон решила зайти в отель «Катинат» на Нгуенхью, чтобы поплавать в бассейне, а потом вернуться в «Каравеллу» и закончить статью. Она так и не успела как следует осмыслить все случившееся накануне в Кучи и сейчас, идя по длинному гостиничному коридору, полностью погрузилась в мысли о статье. Внезапно она почувствовала, как кто‑то коснулся ее руки. Пакстон отпрянула, а затем подняла глаза и изумленно застыла на месте. Перед ней стоял Тони.

– Я… – Она не знала, что сказать, опасаясь, как бы он снова не начал на нее кричать. Похоже, он по‑другому и общаться не умеет. – Что привело вас сюда?

Он взглянул на нее, и лицо его сделалось темно‑красным.

Куда легче с ней разговаривать, когда она в полевом снаряжении и солдатских ботинках, а золотистые волосы спрятаны под каску А сейчас она вдруг показалась ему ослепительно красивой, такой женственной… Он почувствовал себя последним дураком, жалел, что вообще пришел сюда, но знал, что обязан был это сделать – Я хотел извиниться перед вами. – Она посмотрела в его темно‑карие глаза, и на миг он показался ей мальчишкой. – Простите, что я накричал на вас вчера. Я… я так за вас испугался.

И кроме того, мне было так тяжело вас снова там увидеть, – сказал он, и глаза его увлажнились. Он по‑прежнему переживал из‑за гибели Билла Квинна, как не переживал за многих других, и знал, что Пакстон тоже не забыла его. Тони был не из тех, кто умеет прятать свои чувства. – Вам‑то там тоже, наверное, было тяжело.

Пакстон кивнула, тронутая его откровенностью. Теперь она смогла с ним говорить.

– Я не знала, куда мы едем. Просто отправилась на выезд, собирала материал для статьи. И вдруг мы оказались там. Я ни о чем не могла думать, кроме… – В горле возник горький ком, Пакстон не договорила и отвернулась. Но затем снова взглянула на Тони. – Наверное, вы были правы. Когда голова слишком занята кем‑то одним, невольно ставишь "од удар себя или других.

– Я не должен был этого говорить. Он не из‑за вас погиб.

Я вас обвинял тогда просто потому, что до черта надоело винить во всем «чарли». Они убили уже так много отличных парней. И Вот снова. Билл и сам был виноват. – Тони покачал головой. – Не надо было лезть в тот туннель, и он прекрасно знал об этом.

Но он ведь из тех, кто всегда берет всю ответственность на себя.

Всегда первым шел он, а не кто‑то другой, но до того дня ему везло. А вчера и вы туда же. У нас чуть не на дворе засели вьетконговцы, а вы прямо к ним в лапы! Ну если бы кто‑то другой, то еще ладно. Когда я в какой‑то миг подумал, что вас могут захватить, то чуть с ума не сошел.

– Спасибо, – тихо сказала Пакстон и улыбнулась. – Спасибо за заботу.

Очень легко ни о ком не заботиться и никого не любить.

Когда перед твоими глазами прошло столько смертей, гибель еще одного человека уже не потрясает. Иначе погибнешь сам.

– Когда мы возвращались обратно, я тоже испугалась, – ответила Пакстон. – Но там, под деревьями, у меня не было времени пугаться. Рядом были раненые. Страх пришел, когда все закончилось.

– Они были очень близко, – заметил Тони. Он обсуждал это с лейтенантом. Вся эта история могла закончиться очень плохо.