Я знаю, мне не стоит так говорить о твоей семье, но мне казалось, я не доживу до конца обеда.
– Они на самом деле невыносимы. Я не знаю, о чем с ними разговаривать. Я все время чувствую себя чужой. – Пакстон приблизилась к нему.
– Так оно и есть. Трудно представить себе, что ты их родственница. Твой брат – самый занудный из знакомых мне мужчин, его подруга – самая пресная и закомплексованная особа, с которой я когда‑либо общался, но твоя мать – это просто какой‑то айсберг.
Пакстон радостно улыбнулась, благодарная ему за поддержку. Она нашла у него оправдание своим поступкам и поняла, что у нее теперь в этом мире есть еще один родной человек, кроме Квинни.
Питер не думал, что существуют люди, так не похожие на его семью и Пакстон.
– Я хотел бы увидеть твоего отца.
– Я тоже. Он полюбил бы тебя.
– Уверен, что тоже полюбил бы его. Но не могу понять, как такой человек, о ком ты столько рассказывала, мог жить с твоей матерью.
– Не думаю, что он был очень счастлив с, ней. Мне было всего одиннадцать, когда он умер, и я не знаю всех подробностей их отношений.
– Может быть, это и к лучшему. Слава Богу, ты уехала в Беркли. – Ему трудно было вообразить, что произошло бы с ней, останься она здесь. Это могло покалечить ей жизнь и душу.
Он выпил три порции джина с тоником за вечер, и они, наверное, решили, что гость Пакстон алкоголик.
Пакстон побыла с ним столько, сколько смогла, затем он отвез ее домой. К великому удивлению Пакстон, мать ожидала ее, чего никогда не делала, и это было недобрым предзнаменованием.
– Скажи мне честно, что этот парень значит для тебя? – огорошила она Пакстон, едва та переступила порог.
– Он мой друг и нравится мне.
– Ты любишь его. – Слова матери звучали так резко, будто она стреляла ими из пушки. Беатрис явно хотела, чтобы дочь упала перед ней на колени и просила прощения.
– Возможно. – Пакстон не хотела врать и не хотела ссориться в этот вечер. Мать сидела на диване в вечернем платье, перед ней стоял бокал с шерри. – Мне нравится его семья, его сестра – моя подруга, его родители прекрасно относятся ко мне.
– Почему? – Вопрос был настолько несуразным, что Пакстон не сразу нашлась, как на него ответить.
– Что значит «почему»? Потому, что я нравлюсь им.
– Может быть, потому, что они считают, что ты – удачная стартовая площадка для карьеры их сына? Ты никогда не задумывалась над таким объяснением? – Пакстон могла только расхохотаться над этим предположением, но это было бы слишком грубо в разговоре с Беатрис.
– Не думаю, что это похоже на правду.
– Почему бы нет?
– Мама… – Пакстон не знала, как лучше объяснить ей, но правда, вероятно, была лучшим выходом из ситуации. – Они владеют второй по величине газетой Сан‑Франциско. Они не хотят меня использовать в своих интересах, они просто любят меня.
– В таком случае они чересчур просты, – резко сказала мать. По ее мнению, все люди с Запада были простаками, не исключая и Питера Вильсона.
– Они не простаки. – Пакстон стало больно от неприкрытой неприязни, которую демонстрировала мать по отношению к человеку, которого она любила. Это так сильно отличалось от той теплоты, которую проявляли по отношению к Пакстон родители Питера. – Они чудесные люди, поверь мне.
– Я не желаю, чтобы ты возвращалась в Беркли. – Это требование сразило Пакстон наповал, она тяжело опустилась в ближайшее кресло, не веря собственным ушам.
– Но мне хорошо там. Беркли замечательная школа, я неплохо учусь. |