— Слава богу, — заговорила наконец Сталина. — Мое предположение подтвердилось. Никакой органики. Нервы, Максим. Нервы. Вы, мужики, считаете себя железобетонными, ни удержи вам, ни износу, а на поверку выходит — обыкновенные люди. Ну позакаленней прочих. Похарактерней. Умеете добиваться своего. Только за все эти плюсы надо расплачиваться здоровьем. И прежде всего страдают нервы…

«Конечно, нервы, — подумал Бурлак. — Сколько наворочал за последние полгода… Вот обрадуется Ольга. В каждом письме: «Не волнуйся, не перенапрягайся, береги сердце…»

Воспоминание об Ольге размягчило, успокоило. Вздохнул облегченно. И эту мало видимую перемену в его настроении Сталина тут же подметила. Улыбнулась понимающе и смолкла.

Молчал и Бурлак. Смотрел на Сталину рассредоточенным теплым взглядом, а видел перед собой Ольгу. Улыбающуюся, счастливую, любимую Ольгу. И Бурлак улыбнулся ей, нежно и преданно.

Сталина приняла улыбку на свой счет, тут же улыбнулась ответно и, коснувшись его колена, сказала:

— Вот так, Максим.

Он опомнился, отпугнул видение, спросил:

— И что ж теперь?

— Есть у меня одна задумка. Дам тебе еще на десять дней больничный. Переберешься в свой профилакторий или куда тебе угодно… Только чтобы природа рядом. Можно и на вашу трестовскую дачку. Хочешь, не хочешь — я с тобой. Будешь слушаться и повиноваться, торжественно обещаю не исцелить, конечно, но во всяком случае сделать первый, самый ответственный и самый решительный шаг к этому. По рукам?

И протянула Бурлаку узкую, обихоженную руку, а сама засматривала в глаза волнующе дерзким, вызывающим, прилипчивым взглядом.

Обрадованный приговором, Бурлак громко выдохнул скопившийся в груди воздух и сжал в своей жесткой ладони трепетную мягкую руку.

— Уговорила. Поселимся в нашем теремке. Во-первых, там телефон. Во-вторых, рядом Гудым…

— Забудь о Гудыме и телефоне, Максим. Никаких дел. Ни приемов, ни указаний, ни телефонных переговоров. Ничего! Ты выбыл, понимаешь? Испарился. Исчез на декаду. Кроме Юрника, никто не должен знать, где ты находишься. Условились?

Бурлак согласно кивнул.

4

Теремком называли двухэтажный дом с закругленными сверху окнами в резных наличниках, ажурным парадным крылечком, мансардой с балкончиком. Стоял теремок на берегу большого озера, на опушке вполне приличного для Севера леса. Теремок был выстроен из лиственничных бревен, оттого воздух в нем всегда был приятным, пахучим, благотворно действующим на человека. Отделан и обставлен теремок был с большим вкусом и изяществом. В нем всего шесть спальных комнат, небольшая столовая с кухонькой, бильярдная, крохотный кинозал, в котором стояли и цветной телевизор, и стереофонический проигрыватель с высокими колонками, и шахматный столик. Теремок предназначался для приема самых высоких и почетных гостей треста, и распоряжались им только Бурлак да Юрник.

Несколько недель теремок пустовал, и, кроме сторожа (он же и дворник) да его жены уборщицы, там никого не было. Вчера Юрник привез сюда повариху. Холодильник и шкаф в кладовке набили продуктами. А поздним вечером приехали Бурлак со Сталиной. Попили чаю и разошлись по своим комнатам.

В эту ночь Бурлак долго не мог заснуть. С того момента, как он согласился на этот десятидневный эксперимент, в его психическом механизме произошел определенный и приметный сдвиг. Он вдруг почувствовал себя примерно так, как обычно чувствовал, сидя в только что взлетевшем самолете, который увозил его с женой и дочкой на юг, в Сочи или в Симферополь, на долгожданный отдых. Едва самолет отрывался от взлетной, как все, чем жил доселе — трубы, пригрузы, производительность, планы… — все оставалось за спиной, в прошлом, а впереди — ласковое море, щедрое солнце и никаких забот.