— Но я все же расскажу тебе. Я хочу этого. Иногда это помогает.

«Только в начале, — подумал Брюс, — мне тоже хотелось выговориться, попытаться придушить боль словами». Майк замолчал. Песня жандармов то затихала, то усиливалась. Поезд пошел в лес.

— Десять лет я потратил на обучение, но, наконец, добился своего. Чудесная практика, любимая работа, мастерство, вознаграждения, которые я заслужил. Жена, которой гордился бы любой мужчина, хороший дом, много друзей, пожалуй даже слишком много, потому что успех плодит друзей, как грязная кухня — тараканов.

Майк достал платок и вытер шею.

— Такие друзья означают вечеринки, — продолжил он. — Вечеринки, когда ты валишься с ног от усталости, когда тебе необходимо взбодриться. И ты находишь воодушевление в бутылке. Ты понимаешь, что испытываешь слабость к этому, слишком поздно. Пока не начинаешь прятать бутылку в ящике рабочего стола, пока твоя практика не перестает быть хорошей.

Майк нервно обернул пальцы платком.

— Затем внезапно ты понимаешь все. Ты понимаешь, когда пальцы пляшут по утрам, а на завтрак, кроме рюмки, ничего не хочется. Когда не можешь дождаться обеда, потому что предстоит операция, а это единственный способ успокоить руки. Но окончательно ты понимаешь это, когда скальпель поворачивается в пальцах и из артерии брызжет кровь, заливая твой халат и пол операционной….

Майк запнулся, достал сигарету и закурил. Он сидел сгорбившись, взгляд полон вины.

— Ты мог прочитать об этом. Обо мне несколько дней писали в газетах… «Хирург — преступник». Но звали меня тогда по другому. Имя Хейг я взял себе с бутылочной этикетки. Глэдис не ушла от меня. Она была не такая женщина. Мы уехали в Африку. У меня осталось достаточно средств для покупки табачной фермы рядом с Солсбери. Два хороших сезона и я бросил пить. Глэдис ждала нашего первенца. Мы так его хотели. Все приходило в порядок…

Но однажды я поехал на грузовике в поселок и на обратном пути заскочил в клуб. Я часто бывал там, но в этот раз все закончилось плохо. Вместо получаса, я торчал там до закрытия, пока меня не вытолкали на улицу, и я приехал на ферму с ящиком виски на сиденьи.

Брюс хотел остановить его, он знал, что надвигается, и не хотел этого слышать.

— Ночью прошли первые дожди, реки разлились. Телефонные линии оборвались, мы были отрезаны от внешнего мира. Утром… — Майк замолчал и посмотрел на Брюса. — Я думаю, что ее потряс мой вид, но как бы то ни было утром у Глэдис начались схватки. Это был ее первенец, и она не была уже молодой. На следующий день схватки продолжались, но кричать она уже не могла. Из-за слабости. Я помню, какой наступил покой без ее криков и мольбы о помощи. Ты понимаешь, она знала, что у меня есть все необходимое. Она молила меня. Я это помню: ее голос сквозь дурман. Думаю, что тогда я ее ненавидел. Я помню это, хоть все смешалось вместе: дурман, ненависть, крики. Но, наконец, она замолкла. Тогда я понял, что она мертва. Я просто обрадовался, что она замолкла, и наступил покой.

Он опустил глаза, заговорил совсем тихо.

— Я был слишком пьян, чтобы идти на похороны. Потом, в баре я встретил человека. Не помню через какое время, не помню даже года. Он вербовал в армию Чомбе, и я записался. Никакого другого дела я для себя не видел.

Они молча жевали тушенку с маринованным луком и хлебом. Потом Брюс сказал:

— Не обязательно было сообщать мне все это.

— Я знаю.

— Майк…

— Да?

— Если это поможет, я очень сожалею.

— Это поможет. Необходимо, чтобы кто-то был близок.