|
Сильно ухудшало ситуацию и то, что в составе этой армии была масса карателей и мерзавцев из СС и РОА, многим из сидевших в Чехии в плен к русским попадать было никак нельзя, больно много грязных дел натворили. И это значит – будут драться насмерть. То есть потери будут большими. И это – когда уже Рейх разгромлен и фюрер сдох. Обидно было погибать на Курской дуге и в Польше. Еще горше – в Берлине. А тут – даже и не сказать каково – практически уже после войны, считай. Войска перли привычным катком, вырвавшись на оперативный простор. Фланг у "Центра" после сдачи Берлина рухнул и теперь удар был в мягкое подбрюшье, но как ни крути – миллион немцев и их прихвостней – оставался миллионом солдат и офицеров. Вооруженных, организованных и обеспеченных всем – там даже эти новехонькие реактивные самолеты были!
Замполит сообщил, что в Праге – восстание против немцев, но к этому и сам усач и офицеры медсанбата отнеслись весьма хладнокровно. Раз восстание начато без учета возможной помощи РККА и всяко без корректирования действий с Советским руководством, то опять, значит, Варшава выходит, хотят очередные паны свободолюбы к приходу наших уже гордо заявить, что они сами с усами. Да и вообще отношение к чехам было очень двойственным – больно много и старательно они состряпали оружия – причем – отличного оружия – для Рейха. И каждый, кто когда-нибудь лежал, посыпаемый точным артиллерийским огнем, под кружащей в небе чешской "рамой", каждый, кто до боли в глазах пытался высмотреть неприметный чешский истребитель танков "Хетцер", каждый, видевший кучи трофеев с чешскими клеймами – от громадных крупнокалиберных дальнобоев до пистолетов и винтовок – каждый имел основание относиться к этим работничкам Рейха очень плохо. Да и пленных немцев, которые в плену оказывались чехами – было что-то очень много. Как, впрочем, и поляков. Часть из них шла потом воевать против немцев, таких с охотой брали в национальные дивизии, но десятки тысяч предпочитали сидеть в лагерях, категорически не желая помогать русским. Еще больше удивило медсанбатовских, когда проезжали мимо лежащих на обочине нескольких десятков расстрелянных женщин и мужчин в гражданке (уж насмотрелись на расстрелянных за время войны) – правда с краю лежало трое в мундирах вермахта. Несколько немецких солдат, уже разоруженных, копали тут же яму для трупов. Их охраняли гражданские – с винтовками и повязками, со странными, незнакомыми касками на головах. Увидели колонну – замахали приветственно руками, выказали радость. Замполит не удержался и сходил, узнал. Вернулся озадаченный. Сказал поджидавшим его командиру медсанбата и начштаба: — Чехи немцев местных стреляют. Ничего не понимаю. Они же союзники! — Они господа и лакеи. А у холуев принято – как господин разорился и уходит – плевать ему на спину. Никакого партизанского движения в Чехии не было, а? Только сейчас, когда мы немцам хребет сломали – они безоружных стреляют? Ну, вот видите! Я им ни на грош не верю – и держать надо ушки на макушке, а то устроят нам, как в Польше, того и гляди в спину пальнут, — несколько рискованно высказался Быстров. Он явно нервничал и обычное его спокойствие сейчас, в конце войны, часто ему изменяло. Берестов хмуро кивнул. Он и так довел охрану и оборону медсанбата до последнего градуса боеспособности. И эти вооруженные гражданские чехи и расстрелянные ими немецкие бабы – категорически не понравились. И больше всего ему не нравилось то, что на физиономии Кутина опять появились те самые приметки близкой смерти.
Гауптштурмфюрер СС Гаманн, сотрудник канцелярии протектората Богемия и Моравия. Сообщение о подписанной Лакейтелем безоговорочной капитуляции никак не удивило уже ожидавших такого варианта событий разумных людей. |
