– Тише-тише, – пробормотала я, скользя ладонью по его щеке. – Молчите, генерал Шелтер, все это неважно. Мне не за что вас прощать, вы сделали для меня много хорошего. Вы лучше берегите силы. Они вам нужны.

Он усмехнулся и едва заметно качнул головой.

– Нет, уже нет… Они мне пригодились бы, чтобы рассказать… объяснить тебе все, но… слишком долгий разговор. Придется унести все свои тайны в могилу. Может быть, Лингор тебе потом расскажет…

– Пожалуйста, не говорите так. Вы обязательно поправитесь. Вы живучий, так Галия сказала. Выкарабкаетесь.

– Не в этот раз, милая. Не переживай за меня, я всегда знал, что этот день настанет. И за себя не волнуйся, с тобой все будет хорошо. Если Магистр откажет мне в последней воле, ты перейдешь к Морану. Не бойся его, он хороший парень и абсолютно мне верен, в этом я не сомневаюсь. Он позаботится о тебе… Сделает все то, что должен был сделать я… Он доведет до конца все мои дела.

Последнюю фразу я не поняла, и поскольку Шелтер произнес ее, закрыв глаза и не глядя на меня, решила, что ко мне она не относится. Он снова замолчал, и мне даже показалось, что он внезапно провалился в обморок или сон, но генерал вдруг снова скривился. Теперь я потянулась к нему уже двумя руками, страстно желая обнять, но было страшно его тревожить.

Шелтер вновь открыл глаза и посмотрел на меня. Пронзительно, с такой жаждой и тоской, что сердце защемило в груди.

– Нам бы встретиться немного позже, – пробормотал он едва слышно. – Все было бы иначе.

Я не выдержала: наклонилась к нему, осторожно коснулась губами губ. Ответное движение не заставило себя ждать, но силы в нем тоже не было, как и в руках. От крепкого, здорового мужчины на глазах не оставалось и следа. И сколько бы я ни касалась его, сколько бы ни ласкала кончиками пальцев липкую кожу, это не могло помочь удержать его. Он исчезал, просачивался сквозь пальцы, как вода, которую тоже не удержать в ладонях.

– Ты помни меня таким, как в тот день, – попросил Шелтер еще тише. – С тобой я был другим. Всегда был другим… Таким, каким, наверное, должен был стать.

Я слышала его голос, но суть слов ускользала от меня, я понимала лишь отчасти. Вставший поперек горла ком не дал сказать вслух, поэтому я просто выразительно закивала, безмолвно обещая. Но никак иначе я и не смогла бы его помнить.

– Я что-то устал, – признался он, вновь прикрывая глаза. – Посплю немного, ладно?

– Конечно, – торопливо согласилась я. – Конечно, отдохните.

– Ты посиди здесь… Когда проснусь… потом…

Фраза так и осталась незаконченной. Еще одна судорога, стиснутые зубы и гримаса муки на лице. Глаза Шелтер уже так и не открыл.

Я снова успокаивающе погладила его, хмурясь из-за того, что судорога повторилась почти сразу, отдаваясь болью в моем собственном сердце. Повинуясь секундному порыву, я вновь прошептала:

– Тише, тише, милый. Не думай о боли. Забудь, ее не существует. Она оставит тебя, если ты не будешь о ней вспоминать. Не думай. Все будет хорошо. Думай о…

Я осеклась. Слова «о доме и маме» застряли в горле. Пусть он так и не рассказал мне подробности, я уже давно поняла, что тема дома и матери для него болезненна, а потому требовалось что-то другое. Какое-то другое утешение.

– Думай о нашем дне. О солнечном поле. О ветре, что свистит в ушах. Помнишь озеро? Зря ты не зашел в него. Вода была такая холодная, освежающая. Приятная. Нам бы сейчас оказаться снова там, да? Нырнуть. А хоть бы и голышом, хоть бы и вдвоем… А потом поехать дальше. И снова целоваться в желтом море.