Я наблюдала за Шелтером, и неизбежно влюблялась в него еще сильнее. Раньше я видела перед собой кровавого генерала с проблесками человечности и понятиями о чести и достоинстве, а теперь – человека, которого судьба ломала-ломала, но так и не сломала. Одиночку, решившего бросить вызов системе, мощному противнику, который мог уничтожить его щелчком пальцев.

А ведь он мог сбежать. Наверняка в его жизни был момент, когда он стал достаточно силен и свободен, чтобы покинуть Варнай, затеряться в чужой стране и просто жить. Не притворяться, не рисковать собой, не ждать момента, заставляя себя с кем-то спать, кому-то кланяться, чем-то жертвовать. Но он остался. Остался ради своей войны и все это время помогал тем, кому мог.

Да, он не может помочь всем. Да, он приходит как завоеватель и ставит на колени целые народы. Для Магистра. Но как он сам сказал: без него завоевание все равно продолжится, а он умеет делать это меньшей кровью. И теперь я лучше понимала те его слова. Я пока не знала, как он собирается остановить Магистра, но то, что он хотя бы пытается, уже вызывало у меня уважение.

Так имела ли право сбежать я? Бросить его, оставить одного? «У него очень непростой путь. И ты очень ему нужна». Так сказала Арра Холт, и теперь я поняла, что значили ее слова.

С прогулки Шелтер вернулся бледным, с темными кругами под глазами и покрытым испариной лицом. И почему-то очень грустным. Или мне только так показалось? Возможно, это была обычная усталость?

Нет, было в его взгляде что-то еще. Что-то помимо усталости. Какое-то разочарование. Он попросил Орха проводит его до комнаты, а со мной сразу попрощался до завтра, хотя было еще не поздно и я вполне могла бы развлечь его чтением или разговором за совместным ужином. Но он отмел все разом, пожелав:

– Доброй ночи.

И лишь в своей комнате, переодеваясь в домашнее платье, я поняла, что не так с его прощанием. Он не добавил «милая», как делал почти всегда. Даже по имени не назвал.

Следом я вдруг догадалась, что именно могло так изменить его настроение, которое было вполне позитивным, когда мы только выходили на улицу. Эту прогулку Шелтер задумал, чтобы повторить прошлую, вернуть ощущение близости между нами, беззаботной влюбленности, но этого не случилось. Я все больше молчала, переваривая услышанное, а он, вероятно, решил, что я уже грежу о Замбире и свободе. И под конец просто потерял надежду на то, что я останусь.

Может быть, я ошибалась. Может быть, придумывала себе его чувства. Но у меня болезненно щемило сердце, когда я представляла, как уеду, а он останется здесь. Галия еще в ночь моего неудавшегося побега сказала, что он будет тосковать по мне.

– Сама-то ты чего хочешь? – спросила я свое отражение несколько часов спустя, когда уже переоделась ко сну и умылась.

Отражение только молча вздохнуло, но я и сама знала ответ.

Я хотела Шелтера. Хотела его разговоров, поцелуев и прикосновений. Хотела родить его и только его детей. Хотела носить его имя – и неважно, что ему самому оно не принадлежит. Я хотела быть с ним в горе и радости, держать за руку, когда он болен или ранен. Ведь только я смогла удержать его на краю, когда больше никто не смог! А если бы я уехала, и его ранили потом? Ведь его еще не раз могут ранить, война в Палии далека от завершения…

От мысли, что ему будет нужна моя помощь, а я буду слишком далеко, чтобы помочь, меня бросило сначала в холод, а потом в жар. Как я могу оставить его сейчас, когда ему нужна помощь? Как можно переждать в сторонке, если любишь человека? А в том, что я его люблю, я не сомневалась.

Очнулась я уже у дверей его комнаты. Дом давно затих, основное освещение было погашено, но ночные светильники работали. Я стояла у двери с занесенным для стука кулаком, с колотящимся сердцем и комом в горле.

«Я просто хочу сказать ему, что останусь, что не брошу его», – убеждала я себя.