|
Человек сейчас лежал в той чаше, спиной к каменному ее изложью, к небу же - грудью, выкрашенной в небесный цвет. Раз за разом ритмично напарягались его мышцы; был он могуч и держали его толпой (обычно же на это выделяют четверых и им не приходится особенно утруждать себя). Отнюдь не совершал он приписанных ему жутких деяний, да и вовсе ничего не совершал. Долго слишком пришлось бы ждать, пока объявится настоящий преступник, схожий ростом и сложением. Но Шокойоцин об этом не узнает. Если уж среди прочих его никчемных блажей затесалась еще одна - о том, что для предназначенного дела нужен лишь тот человек, которого и так надлежит лишить жизни - пусть тешится мыслью, будто все его указанья выполняются в точности. Младшие жрецы не скажут. Не скажет и старший жрец. Уж тем более ничего не скажет тот, кто распростерт в алтарной чаше. ...И один из младших жрецов шагнул к нему...
I ...И последние шаги по окраине маисового поля: их еще можно сделать без опаски Дальше - мощенная дорога, дальше начинается многолюдье. Будь внимателен: дальше - многолюдье! Отсюда уже не были видны белоснежные пики: закрывали их то постройки, то скалы невысокие, ближние. Лишь вулкан Попокапетль, гигант из гигантов, время от времени высовывал в междузданный проем светлую голову. Сам город стоит на островах, с великим умением слитых воедино цепью дамб и мостов. И такие же дамбы, по гребню каждой из которых идет дорога, соединяет его с берегами озера. Широки и удобны эти дороги, выложенные каменными плитами, с канавами по обеим сторонам - чтобы сбрасывать воду нередких здесь ливней в соленые воды озера, с местами для менял и торговцев, площадями - тупичками, на которые следует отступать толпе, когда всю ширину дороги занимают отряды воинов и слуг, сопровождающих носилки с благородным путником либо с драгоценным грузом, следующим ко двору Правителя или в хранилище одного из главных храмов. Столь удобны они для вражеского нашествия! Но не помышляют здесь о таком нашествии. И через все пространство плотины валом валит сейчас мирный люд. Если и зетесались в него воины, то - свои, из городских отрядов. Разноголосый гомон ударил в уши, пестрая толпа поглотила зрение. Шли, обгоняя его, двигались навстречу сотни людей. Радостно переговаривались они: в город пришел праздник. Варварской красотой обрушился на него Теночтитлан, обреченный город, на который уже нашелся покупатель. ...Воины в масках чудовищ и гирляндах цветов, ярким облаком окутавшими их от плеч до голеней, так что не видно под ним ни доспехов, ни оружия. ...Пилли, арестократы в белоснежных набедренниках, из числа Владеющих копьем, держащиеся гордо... Блеск солнца на шлифованной поверхности каменных блоков: вглядись - и увидишь отражение. Велико уменье здешних мастеров, велико их богатство, велика их надменность. И велика сила городского воинства. И власть жрецов велика - сравнима только с накопленной ими мудростью и знанием. И страшно, неизмеримо притягателен город для всей долины Анагуак, столицу которой он составляет. Мудростью своей притягателен, красотой, магией священнодейства, творимого в его храмах... Да и воинской силой, если уж на то пошло. Рухни Теночтитлан - не выстоять и долине, пусть даже большинство ее обитателей шлют столице проклятья чаще, чем какие-либо иные пожеланья. Но даже они, проклинающие, сейчас тоже спешат на праздниство - и восторг переполняет их сердца. Рухни Теночтитлан - будет утрачено не только единство Анагуак. Утратится само ее имя, утратится мастерство, утратятся знания... Безнадежно будут растрачены в малых и больших войнах жизни ее насельников... А больше, чем войны, жизней возьмет голод - некому будет следить за полями; возьмут болезни - не станет целителей... И совсем иной лик будет у страны, которая встанет на месте Анагуак - сраженной, будто раб на жертвеннике. Иной лик, иное имя и иные правители. Иная история - прежняя будет оборвана. Теночтитлан же - падет. Скоро. Совсем скоро. ...И снова нынешняя, еще не прерванная жизнь великого города поглотила зрение и слух того, кто недавно ступил на дамбу, миновав маисовое поле. |
