|
Иная история - прежняя будет оборвана. Теночтитлан же - падет. Скоро. Совсем скоро. ...И снова нынешняя, еще не прерванная жизнь великого города поглотила зрение и слух того, кто недавно ступил на дамбу, миновав маисовое поле. ...Какой-то совершенно обнаженный человек с тянувшимся узким ото лба до затылка гребнем выкрашенных в красное волос на бритой голове - а вот перед ним три шага свободного пространства, люд раздается с шепотом боязливо-почтительным. Скорее это один из таинственного клана Ходящих Без Набедренной Повязки, который напрямую, миную жрецов, общается с богами и о котором никто ничего не знает толком. Ступает он медленно, лицо его то ли надменно, то ли отрешенно от всего суетного. ...Ряды веселых, хорошо умытых и вполне чисто, хоть и бедно одетых попрошаек-нищих вдоль стен домов: им кидают початки маиса или плоды какао, иногда же - мелкие зеленые перышки, которые тут же накрывает торопливая ладонь. Изрядная это ценность - перо кетцаля, даже крохотное, поскольку гордость кетцаля столь велика, что он умирает в руках поймавшего его охотника, не живет в неволе. Оттого служат его перья чем-то вроде монеты в большей мере, чем бобы какао, и уж куда в большей мере, чем золото. ...Но и пленные со скрученными руками, шагающие меж живых цветочных стен охраны - праздник не для них, они не увидят заката солнца. ...Но и убогие лачуги, вдруг прилепившиеся к храмовому боку. ...И бредущая вдоль улицы стайка детей в ярких одеждах, с одурманенными наркотическим зельем лицами - они послушно семенят вслед за жрецом, как за школьным учителем, но не в школу он их ведет... Путь их лежит туда же, куда гонят пленных. И, конечно же, ступенчатый склон пирамиды-теокалли прямо перед глазами. С великим уменьем воздвигнута она так, чтобы быть видимой из любой точки города. Радостно, ликующе вскричал народ вокруг. На вершине теокалли встал жрец - фигурка в черном одеянии. Он поднимает руку, показывая то, что в ней зажато, затем подносит ее к губам. И снова вскричал народ, когда одновременно с этим возле жреца возникли еще несколько одетых в черное фигур - и, раскачав, швырнули вниз нечто, заскользившее по крутой лестнице к подножью ступенчатой пирамиды. Путник, который недавно вошел в город, миновав пересекающую соленое озеро дорогу-плотину, знал, что это за ношу они сбросили. Но тем не менее его плечи вдруг передернуло ознобом: видеть - совсем не то же, что знать... Обернулся ли кто-нибудь на это его движение, яснее всяких слов показывающее, что он чужой здесь? Нет, никто не смотрел в его сторону. Взгляды всех устремлены на ступенчатый склон рукотворной горы - вернее, на то, что катится сейчас по нему вниз. Вниз по ступеням теокалли катится человеческое тело - лазоревым выкрашена грудь, с левой стороны пересеченная красной полосой. Но подножья оно не достигает, так как вдоль одной из первых ступеней вытянулась цепь стражи. Там что-то происходит. Вот из-за стражников выныривают закрытые носилки, влекомые четырьмя рабами. Трусцой рабы пробираются сквозь толпу. Судя по прогибу носилочных жердей, они держат вес примерно соответствующий тяжести сидящего внутри человека. Сдящего - или лежащего... Странно. Но, наверно, так и полагается. Хотя, отправляясь сюда, он не знал о таком обычае. Ну, да не все обычаи известны. И тем более - не все обычаи известны ему: лишь некоторый минимум, без которого здесь не уцелеть. У него другая цель, для которой не требуется знать здесь все с полной доскональностью. Его дорога лежит следом за носильщиками. Именно туда ведет маячок пеленгатора.
* * * Когда маяк направлял его чуть в сторону от пути носильщиков, он все-таки следовал за ними. Они местные, они знают, как лучше идти. Несколько раз это, действительно, помогало обойти очередной комплекс зданий или канал, куда он уперся бы, доверившись пеленгатору. Так ему удалось сберечь немало сил и времени. Впрочем, время это уже ничего не решало. Сигнал пришел пять часов назад и сигнал говорил о смерти. Вживленный в ребро индивидуальный датчик синхронизорован с сердцем и, уж если эта синзронизация нарушилась. |
