|
Екатерина покачала головой, но ничего не сказала, а Левушка как бы про себя прибавил: "И я бы удрал, наверное". - "Соединяя к командам гвардии за раскомандированием оставшихся пятьдесят человек Великолуцкого полка и набрав не больше ста тридцати человек, причем были некоторые и из статских для смотрения, что с корпусом, мною предводительствуемым, случится, пошел где не одна тысяча была пьяных, разорявших архиерейский дом и погреба купеческие, под монастырем Чудовом состоящие, произведя такую наглость, что в Кремль и проехать никому было невозможно. И хотя увещевал я изуверствующих, посылая к ним здешнего обер-коменданта, генерал-поручика, Грузинского царевича, они встретили его каменьем, как равномерно и бригадира Мамонова, который для того же увещеванья приезжал, чрезвычайно разбили голову и лицо. И так сия дерзость заставила меня, всемилостивейшая государыня, действовать ружьем и сделать несколько выстрелов из пушек и истреблять злодеев мелким ружьем и палашами. В Кремле их пало человек не меньше ста да взято под караул двести сорок девять человек, из которых несколько находится со стреляными и рублеными руками, и хотя они, от того устрашась, разбежались, но и вчерашний день на Варварской улице..." - А которого числа пишет Еропкин? - спросила императрица. - Осемнадцатого, государыня, - отвечал Орлов, до того молчавший. Екатерина кивнула головой и начала что-то считать по пальцам. - Я слушаю, - сказала она. - "...на Варварской улице и против Красной площади несколько шаек народу было, однако ж на бросание каменьев и шестов отважиться уже не смели и только требовали у стоявшего на Спасском мосту подле учрежденного там пикета здешнего губернатора, чтоб отдали им взятых под караул их товарищей, а притом, чтобы без билетов хоронить и не вывозить в карантены". Вяземский остановился, он кончил. - Чего они так не любят билетов? - спросила императрица. - Они, матушка, хапанцев не любят, а не билетов, - улыбнулся Левушка. - Каких хапанцев? - Хапен зи гевезен. И Левушка сделал такой жест, как это "хапен" делают, что даже серьезный Вяземский улыбнулся. - Хапен зи гевезен, барашка в бумажке, - пояснил Левушка. - Ну, будет дурачиться, не до того теперь... - Еропкин еще пишет, государыня, - подсказал Орлов, которого, по-видимому, беспокоила какая-то мысль. - Он просит отставки. - Отставки? Теперь именно! - воскликнула императрица, вставая с места и вопросительно глядя на присутствующих. - Значит, там хуже, чем как пишут. - Хуже, государыня! - тихо сказал Орлов. - Что же еще пишут? Докладывайте всё разом: не бойтесь, не упаду в обморок. Я уже десять лет царствую. Благодарю Бога, все вынесла на своих плечах. Бог поможет, вынесу и это... Она ходила, ломая руки, то подходя к докладчикам, которые пятились от нее, то делая круги по павильону. Светлые глаза ее полиняли, "сбежали", как говорится о линючем ситце. - Девятнадцатого числа, ваше величество, Еропкин доносит, - снова начал Вяземский: - "Сколь злоключительны нынешние обстоятельства Москвы, о том вчерашний день по эстафете..." - Когда же эта пришла? - обратилась императрица к Орлову. - Через полчаса или менее после той, ваше величество... Этот курьер загнал лошадей... - А! Узнать его имя. Дальше. - "...я всеподданнейше доносил уже вашему императорскому величеству, а сим то еще всенижайше представить не пропускаю, что хотя дерзость явно произведенная в злодейском убийстве московского архиерея отчасти возмутившегося здешнего города мною и истреблена, и три дня прошло здесь в желанном спокойствии, но слухи, однако ж, с разных сторон доходящие до меня, всемилостивейшая государыня, одно мне приносят уведомление, что оставшее от злочестивых совещателей устремление свое во всей силе имеют всю зверскую их жестокость обратить на меня, обнадеживая себя, что они убийством меня и всех докторов скорей получат свободу от осмотров больных, от вывода в карантен, а притом и хоронить будут умерших внутри города, считая, что будто и тому я причиною, смущаясь притом и недозволением в бани ходить, грозят тем и подполковнику Макалову, у которого карантенные домы состоят в смотрении. |
