— Одежда не имеет отношения к феминизму, — снисходительно пояснила Бетси. — Нет никакого противоречия между борьбой за права женщин и стремлением хорошо выглядеть.

Поскольку этот очевидный факт был известен Жаклин уже двадцать лет, трудно было не согласиться. Но тем не менее стоило поискать причину у столь резкой смены взглядов.

— И все-таки, почему именно сейчас? Вроде бы романтические балы тебя никогда не привлекали.

— Это мой последний шанс раздобыть компромат на Хэтти-четвертак и прочих свиней! — бойко ответила Бетси, явно считая объяснение исчерпывающим. — В конце концов, Дюбретта так и не нашла того, что искала, верно? В газетах не появилось никаких разоблачений.

— Если она что и нашла, все сгинуло. — Вдаваться в подробности Жаклин не видела смысла, Очень похоже на Бетси — даже не стала допытываться, почему Лори на нее напала. Безумные люди совершают безумные поступки — вот и все.

Но подобное отсутствие любопытства могло объясняться и иначе. Интересно, подумала Жаклин, пришло ли это в голову О'Брайену? Наверняка пришло, от него мало что ускользало. Но относиться к этому всерьез не хотелось. Да, Бетси значилась в ее списке подозреваемых, но только ради проформы, чтобы придать работе завершенность.

Бетси незачем было похищать блокнот Дюбретты.

Бетси не могла быть тем неизвестным злодеем, что толкнул ее на мостовую. У нее иная специализация — бить людей по голове плакатами.

Продолжая разглядывать себя в зеркало, Бетси произнесла уже другим, более серьезным тоном:

— Знаешь, мне бы хотелось узнать, за чем она охотилась. И не только потому, о чем ты думаешь. Мне нравилась Дюбретта.

— Мне тоже, — искренне сказала Жаклин.

7

Оставалось нанести последний визит — Виктору фон Дамму. Утомленное светило только что покинуло последний симпозиум — из тех, на которых ведущие издатели любовно-исторических романов распинаются насчет своих былых успехов и грядущих планов. Жаклин выдернула Джо-Виктора из толпы и объявила, что хочет с ним поговорить.

— Пойдемте ко мне в номер, — предложил тот, ероша волнистую смоляную шевелюру и с неприязнью косясь на обступивших его поклонниц. — Только там я могу рассчитывать на минуту покоя.

Жаклин приветливо помахала благовоспитанной даме из Бостона, с обожанием взиравшей на своего кумира, и поспешила за Виктором.

— Ведут-то себя как прилично, — подивилась она. — Пуговицы от вашей рубашки не отрывают, локоны на память не срезают. Так на что же вы жалуетесь? По-моему, обожание толпы — это часть сделки.

— Они все время на меня пялятся! — истерично воскликнул Джо. — Зависнут — и таращатся. Стоит мне зайти в бар, а за соседним столиком уже трое-четверо из их компании. Сидят и пялятся, пялятся, пялятся!

— А чего вы хотели, разгуливая в таком туалете? — Просторная белая рубашка Виктора была явно не первой свежести. — У вас нет другой рубашки? — не без ехидцы спросила Жаклин.

— Хэтти — скряга, не желает тратиться на лишние наряды, — усмехнулся Виктор. — Ну вот мы и пришли. Прошу.

Его апартаменты являли собой яркий пример скупости тетушки Хэтти. Поскольку развлекать поклонниц и издателей от Джо не требовалось, номер ему достался самый обычный, однокомнатный, — ни гостиной, ни бара, только спальня. Он двинулся прямиком к чемодану и достал бутылку.

— Выпьете со мной?

Жаклин покачала головой.