В некотором смысле это может мне обеспечить, цитируя мое юношеское стихотворение
То благородство, что дает Не доблесть, мудрость и не род Воителям, древнейшим королямКороче, сознание, проясненное данной позицией… Ламберт и Баркер бросились к нему.
– Ты что, не понял? – крикнул Ламберт.– Это тебе не шуточки. Тебя взаправду выбрали королем. Ну и натворили же они!…
– Великие епископы средних веков,– объявил Квин, брыкаясь, когда его волокли вниз по склону чуть ли не вниз головой, – обыкновенно трикраты отказывались от чести избрания и затем принимали его. Я с этими великими людьми породнюсь наоборот: трикраты приму избрание, а уж потом откажусь. Ох, и потружусь же я для тебя, мой добрый народ! Ну, ты у меня посмеешься!
К этому времени его уже перевернули как следует, и оба спутника понапрасну пытались его образумить.
– Не ты ли, Уилфрид Ламберт,– возражал он,– объяснил мне, что больше будет от меня толку, если я стану насмешничать более доступным манером? Вот и надо быть как можно доступнее, раз уж я вдруг сделался всенародным любимцем. Сержант,– продолжал он, обращаясь к обалделому вестнику,– каковы церемонии, сопутствующие моему вступлению в должность и явлению в городе?
– Церемонии,– смущенно ответствовал тот,– некоторое, знаете ли, время были как бы отменены, так что…
Оберон Квин принялся снимать сюртук.
– Любая церемония, – сказал он,– требует, чтобы все было шиворот-навыворот. Так мужчины, изображая из себя священников или судей, надевают женское платье. Будьте любезны, подайте мне этот сюртук,– и он вручил его вестнику.
– Но, Ваше величество,– пролепетал полисмен, повертев сюртук в руках и вконец растерявшись,– вы же его так наденете задом наперед!
– А можно бы и шиворот-навыворот,– спокойно заметил король, – что поделать, выбор у нас невелик. Возглавьте процессию.
Для Баркера и Ламберта остаток дня преобразился в сутолочную, кошмарную неразбериху. Монарх, надев сюртук задом наперед, шествовал по улицам, на которых его ожидали, к древнему Кенсингтонскому дворцу, королевской резиденции[21]. На пути его кучки людей превращались в толпы, и странными звуками приветствовали они самодержца. Баркер понемногу отставал; в голове у него мутилось, а толпы становились все гуще, и галдеж их все необычнее. Когда король достиг рыночной площади у собора, Баркер, оставшись далеко позади, узнал об этом безошибочно, ибо таким восторженным гвалтом не встречали еще никогда никого из царей земных.
Книга вторая
Глава I
ХАРТИЯ ПРЕДМЕСТИЙ
Ламберт стоял в замешательстве у дверей королевских покоев, посреди развеселой суматохи. Наконец он пошел неверными шагами на улицу и едва не столкнулся с Джеймсом Баркером.
– Ты куда? – спросил его Ламберт.
– Да надо же прекратить это безобразие,– отвечал Баркер на ходу. Он ворвался в покои, хлопнув дверью, швырнул на стол свой щегольской цилиндр и раскрыл было рот, но король опередил его:
– Позвольте-ка ваш цилиндр.
Молодой государственный муж невольно повиновался; при этом рука его дрожала. Король поставил цилиндр на сиденье трона и уселся сверху, сплющив тулью.
– Диковатый старинный обычай,– пояснил он, как ни в чем не бывало.– Лишь только представитель Дома Баркеров является к монарху засвидетельствовать преданность, шляпа его немедленно приводится в негодность. Таким образом как бы увековечивается акт почтительного снятия шляпы. Это символический намек: доколе оная шляпа не появится снова на вашей голове (а я твердо убежден, что это маловероятно), дотоле Дом Баркеров пребудет верен нашей английской короне.
Баркер стоял, закусив губу, со сжатыми кулаками. |