— Ты меня вызвал, надеюсь, не для того, чтобы прочитать лекцию о сравнительном анализе табачной продукции? — резко спросил я.

— Нет, Турецкий… Сегодняшнее убийство показывает, что нам необходимо срочно провести рекогносцировку. Я предполагал, что Гусева ожидает подобный конец. Я имею в виду этот сегодняшний взрыв, — пояснил Меркулов. — При работе Комиссии по ГКЧП в последнее время я стал частенько встречать фамилию Гусева в различных документах. Тебе ведь известно, что коммунисты за прошлый год организовали около трехсот предприятий, в основном это СП…

Я жестом показал, что, естественно, известно.

Костя продолжил:

— Я предупреждал Гусева, несколько раз предупреждал через доверенных людей, чтобы он был осторожнее. Но он человек неуправляемый: фаталист и смельчак. Мне ведь хотелось помочь ему… хотя бы советом. — Меркулов махнул рукой. — Ему теперь помощь не нужна. А Лубянка комиссию перестала допускать к архивным документам. Это после того, как отец Глеб Якунин с помощью архивов комитета стал сводить счеты со своими старыми противниками. И, собственно, она совершенно права, — сказал Меркулов, играя желваками. — Я бы поступил точно так же… А мне необходимо навести справки именно по этим коммунистическим СП. Не по всем, конечно, лишь по той части, которая имеет отношение к группе «Славянский банк». В частности, по фирме «Заслон», которая занимается охранной деятельностью. Этот «Заслон» состоит сплошь из бывших сотрудников «семерки» и «девятки». Я не думаю, что тебе нужно объяснять функцию этих управлений.

Нет, про управления наружной слежки и охраны мне не нужно было рассказывать.

— В охране Президента есть люди из бывшей «девятки», ты в курсе? — спросил я как бы между прочим.

— Естественно.

— Ты строишь версию, что взрыв — это устранение Гусева, и приказ о его устранении поступил из Кремля?

Меркулов нахмурился:

— Даже если это и так, никто никогда концов не найдет, ни ты, ни я. Даже если бы я сейчас был генеральным прокурором, все равно я не смог бы собрать доказательства. Как член комиссии, я подготовил аналитическую записку, которая вчера должна была попасть на стол Президента. Вывод в записке простой: номенклатура устраивает подполье. А сейчас — после устранения человека такого финансового масштаба, как Гусев, — мне хочется с уверенностью констатировать: «подполье» взяло под контроль президентскую администрацию! Я бы с удовольствием об этом орал на каждом углу, но, увы, пророки в своем отечестве отсутствуют…

— Ты лучше скажи, кто будет заниматься расследованием убийства Гусева? — как бы между прочим спросил я, оглядывая уже почти опустевшее место происшествия.

Зеваки, которых вначале усердно разгоняли специально вызванные курсанты милиции, уже разошлись. Половина милицейских и гаишных машин отъехала.

Константину Дмитриевичу, видимо, не хотелось отвечать на мой вопрос. Он сначала закашлялся, потом принялся сморкаться в носовой платок.

— Я, — после паузы коротко сказал он. — И ты.

— Не шутишь?

— Ничуть. Знаешь, Сашок, что-то у меня с возрастом характер помягчел, — словно начал оправдываться Меркулов. — Ты сам поймешь, почему должен заниматься этим делом… А я, как видно, уже старый хрен, эх, малодушный я, оказывается… И это после стольких-то лет работы. Но… я, в общем, все знаю про тебя и про нее…

— Про кого?

— Про Татьяну Холод, — кашлянув, ответил Костя.