Изменить размер шрифта - +
Ученость  и
смиренность, простота и лукавство,  евангельская мудрость и мудрость греков,
белая и  черная магия, всего понемногу  процветало здесь, всему  было место;
место  было  как  для  уединения  и  покаяния, так  и  для  общительности  и
беззаботности; перевес и преобладание того  или иного зависели всякий раз от
личности настоятеля и  господствующего  течения времени. Временами монастырь
славился и посещался благодаря своим заклинателям бесов и знатокам  демонов,
временами   благодаря   своей  замечательной   музыке,  временами  благодаря
какому-нибудь  святому  отцу,  совершавшему  исцеления и  чудеса,  временами
благодаря  своей щучьей ухе  и паштетам из оленьей печенки,  каждому в  свое
время. И всегда среди множества монахов и учеников, ревностных в благочестии
и  равнодушных,  постников  и   чревоугодников,  всегда  среди  многих,  что
приходили сюда, жили  и умирали, был тот или иной единственный и  особенный,
один,  которого любили  все,  или  все боялись, один, казавшийся  избранным,
один, о котором еще долго говорили, когда современники его бывали забыты.
     Вот и теперь в монастыре Мариабронн было двое единственных и особенных,
старый  и молодой.  Среди многих  братьев,  наполнявших дортуары,  церкви  и
классные  комнаты, было  двое,  о  которых знал  каждый, на которых  обращал
внимание любой.  То был настоятель Даниил, старший,  и  воспитанник Нарцисс,
младший, который совсем недавно стал послушником, но благода ря своим особым
дарованиям,  против  обыкновения,  уже  использовался  в  качестве  учителя,
особенно в греческом. Оба  они, настоятель  и послушник, снискали уважение в
монастыре, за  ними наблюдали, они  вызывали любопытство, ими восхищались, и
им завидовали, а  тайно и порочили. Настоятеля любило большинство, у него не
было врагов,  он  был полон  доброты,  полон простоты, полон смирения.  Лишь
ученые монастыря прибавляли к своей любви нечто от снисходительности; потому
что настоятель Даниил, хотя, быть может, и святой, однако ученым не был. Ему
была свойственна  та простота,  которая и есть мудрость:  но его латынь была
скромной, а по-гречески он вообще не знал.
     Те  немногие,   что  при  случае  слегка   посмеивались  над  простотой
настоятеля,  были тем более очарованы Нарциссом,  чудо-мальчиком, прекрасным
юношей  с  изысканным  греческим,  рыцарски безупречной  манерой  держаться,
спокойным проникновенным  взглядом  мыслителя и тонкими,  красиво  и  строго
очерченными губами. За то,  что  он великолепно владел греческим, его любили
ученые. За то, что был столь  благороден и изящен,  любили почти все, многие
были в него  влюблены. За то, что он был слишком  спокоен и сдержан  и  имел
изысканные ма неры, некоторые его недолюбливали.
     Настоятель и послушник,  каждый на  свой лад,  несли судьбу избранного,
по-своему  царили, по-своему  страдали. Оба чувствовали близость  и симпатию
друг  к другу более, чем ко всему  остальному монастырскому люду; и все-таки
они  не искали  сближения,  все-таки  ни один  не  мог  довериться  другому.
Быстрый переход