Люди входили и выходили, хлопая дверью остерии, вечерний воздух разгонял на миг застоявшийся дым. Игроки стучали кулаками по столу и спорили из-за выпавшей карты.

Риччо взбодрился от слов, сказанных другом, и повеселел.

— Разворачивай тут наше дело, — сказал он. — Миранда в курсе всего: от фляг, которые есть на складе, до долгов и кредита. Возможно, узнав, что меня взяли на фронт, кое-кто попробует надуть ее.

— Не бойся. Никто не осмелится на это с ней. И к тому же я здесь.

— Ты слишком занят в прачечной. — Риччо сделал глоток, затянулся сигаретой и наклонился к другу с видом сообщника, уверенный, что сентиментальность этого момента дает ему право знать все. — А у тебя с Матильдой как дела?

— Прачечная дает мне средства, чтобы жить, — ответил Чезаре, глядя ему прямо в глаза и ясно показывая, что не расположен к особой доверительности.

— Ты мне никогда не говорил, что собираешься делать, когда мы удвоим или утроим наш капитал, — переменил разговор Риччо.

— Конечно же, не буду ни трактирщиком, ни прачечником.

— А что будешь делать? — Строить, — решительно сказал он.

— Строить что?

— Дома красивые, большие, солидные.

— Шутишь? Ты же знаешь, что для этого нужно десятки и сотни тысяч.

— Мы поговорим об этом, когда кончится война.

— Везет же тебе, что ты остаешься дома, — сказал Риччо скорее добродушно, чем с завистью.

— Кто знает! — пожал плечами Чезаре.

Риччо покачал головой, как всегда, когда не мог понять своего друга. Они расстались перед дверью, как обычно, словно прощались до завтра, но это было другое прощание.

25

Когда наступил его черед, Чезаре пошел на войну с той же верой в свою звезду и в неизбежность судьбы. Сибилия, местная прорицательница и колдунья, безумная старуха, которая умела варить любовное зелье, гадала всему кварталу на картах и предсказывала будущее, напророчила ему однажды:

— Вижу тебя с ружьем. Тебе не хочется нести его, но ты его несешь. Оно принесет тебе удачу. Подумай, прежде чем отказаться от него.

Все знали старую гадалку, которую прозвали почему-то «Сибилия с сотней жизней», но никто не знал, откуда она пришла и как оказалась в квартале Ветра, пользующемся дурной славой в Милане. Говорили, что ее молодость прошла в гареме арабского султана, что потом она сбежала с каким-то англичанином, который сделал ей шесть детей и в конце концов бросил в Каире. Откуда она и попала в Милан. Чезаре встречал ее еще мальчиком, но и тогда она была уже дряхлой старухой. Жила эта Сибилия в большой грязной комнате, в окружении уличных кошек и котов, вонь от которых смешивалась с восточными ароматами и запахом наргиля, который она постоянно курила. Питалась она молоком и какой-то мешаниной из трав, только ей одной известных. Старики говорили, что ей больше ста лет. А самые суеверные утверждали, что она живет уже не первую жизнь и что она бессмертна.

Чезаре пришел к ней из любопытства и нашел Сибилию сидящей, скрестив ноги, на двух грязных шелковых подушках в окружении своих котов. На голове у нее была белоснежная накидка, необъяснимо чистая и легкая, как воздух. Старуха раскладывала на столике разноцветные карты и даже не подняла глаз, чтобы взглянуть на парня, который стоял возле нее и приветливо улыбался ей.

— У тебя есть желание идти, но ты не знаешь, почему, — сказала она, даже не дожидаясь с его стороны вопросов.

— Я не знаю еще, чего хочу, — ответил Чезаре. В голове у него в тот момент царила путаница.

— Возьми подушку и садись.