В этом что-то определенно есть. Они должны подумать. Они должны себя защитить. Просто обязаны. Здесь они выросли, здесь они поднимали детей, опускали взрослых… Им теперь есть что защищать. От беспощадного разграбления. Вот только как тот Леший узнает, что его намереваются травить с воздуха? Может, ему телеграмму послать?

— Я что еще хочу спросить, — вспомнил мэр. — Вы хорошо осмотрели место происшествия? — и уставился на присутствующих.

— Пожарище, что ли?

— Вы правильно поняли.

— А чо там искать! Там же менты все облазили, за нас рылись. Ничего не нашли.

— А вы им не верьте. Сходите и посмотрите. Может, что и найдете…

…И вновь рылись в остывшем пепелище неизвестные лица, но так ничего и не нашли. Остановились, глядя в лес. Тайга! Пойди найди там! Если сможешь! Но Гриша с Мишей все-таки были довольны. Их вновь взяли на дело. Хотя бы золу просеивать.

Не зря сказано. Так что, может, не надо в лес соваться? И, правда, не поехали туда. Сели по машинам — и дай бог ноги. Только пыль столбом по проселкам. В Матросовке Мишу с Гришей высадили, пообещав в скором времени обеспечить обоих транспортом — Матросовку курировать, «крышу» ей обеспечивать.

Парни довольны: это вам не бюллетень какой-то, а тачка крутая… На краю поселка забежали в магазин и не сдержались, купили на опохмел. Вернулись к родительскому подворью и, старательно обходя то место, где недавно лежали, вошли через узкую калитку в огород. Сели под навесом у бани. Потом встали, принесли огурчиков и помидоров и вновь сели. Как ни говори, тоже ведь рабочий день у людей закончился.

Глава 5

Резидент катался в пыли, задрав копыта. Наверно, он разминал затекшую спину. Она у него томилась от долгого безделья. Размяв ее, конь нехотя повалился на бок и встал, слабо дергая кожным покровом.

Полувоенный фермер стоял рядом, наблюдая за действиями движимого имущества. Придется фермеру вести это имущество к бочке с водой и полоскать там или к Оби. Он так и сделал. Взял Резидента за узду и отвел к пологому берегу. Вдвоем они вошли в воду, и хозяин принялся смывать со спины коня прилипшую пыль.

Почти что целую ночь Михалыч провел тогда в пути, следуя лесной дорогой. Он вел коня за узду. Мать дремала в седле и едва не свалилась с лошади. Пришлось меняться. Однако ходок из матери был не очень-то. Шла так себе, с трудом, лишь бы сон развеять, спотыкаясь на заросших травой колдобинах.

Летняя ночь коротка. Вскоре начало светать. С трудом они наконец подошли к Половинке: деревья вдруг сразу расступились, и впереди проступили огороды, бани и пологие крыши нескольких изб.

Пришли. Конечно, дядя их не ждал. Их вообще никто не ждал. Собака рвалась на дворе, таская цепь по натянутой проволоке. Наконец дядя подошел к зарешеченному оконцу. Кто? Куда? Проездом? Кто такие? узнавал спросонья, старый перец.

И вот уже несколько дней Кожемякин живет у него с матерью и пасет Резидента. И не может найти выход из сложившейся ситуации. Разве можно жить на Половинке? Прятаться можно. Это даже не Дубровка и, уж точно, не Матросовка. Потому что здесь: «Три деревни, два села, восемь девок — один я…» От селения осталось десяток домов, половина из которых стоит с заколоченными окнами. Зато в трех километрах, в березняке вполне современная богадельня — дом-интернат для престарелых и инвалидов. От нее ведет прямая асфальтовая дорога на Шегарский тракт, а оттуда, если повернуть налево, — до города.

— А что мне переживать? — кривил губы дядя. — Состарюсь — и в интернат. Он под рукой…

У дяди одна за другой умерли две жены. Третья просто ушла от него.