— А что мне переживать? — кривил губы дядя. — Состарюсь — и в интернат. Он под рукой…

У дяди одна за другой умерли две жены. Третья просто ушла от него. Бездетной Ксении было невмоготу видеть, как приезжают из города две дочери и выгребают из погреба провиант. Ей этого было не понять, поэтому она и ушла. И теперь жила на другом краю деревни в собственном доме.

Полковнику никогда не нравилась Половинка. Еще с детства он любил лишь Дубровку. На высоком обрывистом берегу. С церковью на высоком косогоре. С лужайкой по Городищу — так почему-то называлось место рядом с церковью, хотя никаких строений, кроме церкви, там больше не было.

Полковник понимал: чтобы начать действовать, нужно выбираться из Половинки. В том, что он будет действовать, он нисколько не сомневался. Он просто обязан был совершать поступки, хотя бы для того, чтобы остаться в живых. Ему нужно было в город, но пока он не мог туда ехать: он растил бороду. Можно было бы обойтись искусственной и наложить грим — все это имелось в контейнере, но он считал, что настоящая лучше.

Через неделю рано утром он объявил:

— Все. Ухожу. Мне пора.

Дядя округлил губы, собираясь что-то сказать. Мать кинулась в слезы, вопя во весь дом.

— Свернут же ведь шею, — произнес наконец дядя.

— Точно! Свернут! — согласилась мать и еще громче заплакала.

— Волков бояться… — только и сказал сын.

— Тогда я тоже с тобой. — Мать встала.

— Я за тобой приеду. Туда нельзя пока. Ты же знаешь. А мне нужно. Здесь я ничего не высижу. Даже цыплят.

— Ну, тогда надо хоть что-то собрать…

Михалыч выехал рано и половину пути прошел рысью, рискуя свалиться и разбить голову о какой-нибудь пень. Резидент шел ровно, откинув хвост и далеко вынося ноги. Полковника в седле не трясло. Потом он перешел на шаг и к обеду уже был на месте. И чуть не нарвался на дозор ОМОНа, расположенный за последним логом. Далее уже находилась Матросовка. Бойцы сидели у костра — должно быть, их донимали комары, и за старой дорогой они не следили.

Михалыч остановил коня, спешился, пригибаясь, ухватил коня за узду и ушел с дороги. Вскоре он углубился в такие дебри, что едва ли там мог выдержать ОМОН. Потом вышел опять к логу и через час уже был на старом месте. Контейнер, полог и сухари, спрятанные под пихтовыми лапами, были на месте. Их даже с двух метров не было видно.

Спутал Резидента, достал из контейнера остатки долларовой и рублевой наличности и, еще раз осмотрев местность, отправился затравеневшим логом к реке. Вышел, ступая кочками, на обширную луговину, огляделся. Вдоль берега никого. Лишь одинокая лодочка с рыбаком у Сенной Курьи да пара теплоходов замерла в неподвижности в другой стороне.

Полковник повернул в сторону Матросовки, к теплоходам. Вдалеке виднелись крыши поселка.

«Только бы повезло», — думал полковник. Оба судна не подавали признаков жизни. Но сразу за ними оказалась дюралевая лодка, и в ней сидел мужик, копаясь в моторе.

— До города подвезешь? — спросил Кожемякин, стараясь поймать его взгляд.

Мужик отрицательно качнул головой. Для чего ему город, если ему туда не надо. Однако пачка купюр, поднятая над головой, подействовала положительно, и мужик кивнул. Сознательный попался человек.

Вскоре Кожемякин уже находился в городе. Перевозчик послушно поджидал его у речного порта — было уплачено в два конца. Михалыч спешил. Следовало успеть, как минимум, в три адреса: навестить Веру (у нее оставался полковничий мундир), увидеться с начальником РОВД Ивановым (на его территории находились Дубровка с Матросовкой). Кроме всего прочего, может быть, надо было также навестить сестру Бутылочкина — Любку-сопливку и рассказать ей о гибели брата.