Федор мечтал о встрече с Ульяновым, но в Швейцарии ей не суждено было состояться: Владимира Ильича там в то время не было.

Налюбовавшись швейцарскими пейзажами, Сергеев поспешил в Париж.

Когда подъезжали к «столице мира», какой-то пассажир, прилично одетый, с пивным брюшком, затянул «Марсельезу», выговаривая слова знаменитого гимна явно с нижегородским акцентом.

«Подвыпивший шпик, не иначе», — подумал Сергеев и по привычке конспирировать собрался уже перейти в другой вагон, но вспомнил, — ведь он же за границей с легальным паспортом.

Этак можно и переконспирировать. Вспомнился случай, рассказанный товарищем по подполью. Вез он один из первых транспортов «Искры», вез кружным путем, заметая следы. И очутился в Херсоне. Решил пробираться в Киев на пароходе. Купил билет в одноместную каюту первого класса, затолкал корзину с газетой под диван, запер каюту, и на палубу. Жарища в ту пору стояла африканская, на теневой стороне палубы сбились пассажиры, вот-вот судно ляжет на борт и не встанет. Капитан в мегафон надрывается, а пассажиры словно ошалели от жары — ухом не ведут. Решил этот товарищ пойти в музыкальный салон на носу. Если открыть в нем окна, то должно изрядно продувать встречным потоком воздуха. Зашел, а там за столом уже сидит полицейский исправник в некогда белом кителе. От жары и пота китель покрылся ржавыми разводами, рядом поп, у которого мокрая грива скаталась в косичку, и, наконец, какой-то господин, похожий не то на сельского учителя, не то на землемера. Глянули они на вошедшего осовелыми от жары глазами.

— В преферанс играете? По маленькой, по поповской? — Исправник хихикнул, глянул на попа. — Милости просим, а то четвертого не хватает.

Товарищ тот не только в преферанс не играл, но даже не знал, что это за зверь такой. Но его уговорили, обещали помогать. Решил присесть, и не потому, что на карты потянуло, а подумал — в компании попа да полицейского исправника кто его заподозрит, если на пароходе шпики едут.

По маленькой, по поповской, а карта прямо по пословице шла и шла к новичку. Под рукой у него выросла куча денег. Вот и поп стал задумываться, скрести свою спутанную мокрую бороду, исправник и вовсе взопрел, а учитель или землемер каждый раз, когда надо было ставить деньги, отворачивался от стола, долго копался в подкладке сюртука, тяжело вздыхал, вытаскивая засаленные ассигнации.

Уже и жара спала, и в открытые окна потянуло речной прохладой, пассажиры разбрелись по каютам, а игра продолжалась до тех пор, пока на востоке не заалел край облаков и пароход, тяжело отдуваясь и устало шлепая плицами, не приткнулся к пустынному в этот ранний час причалу. Поп и исправник спохватились, им нужно было выходить.

Игра прервалась. Учитель, теперь транспортер знал, кто был его партнером, пошатываясь, побрел в каюту. Транспортер же чувствовал себя отвратительно — выигранные деньги словно раскаленные угли прожигали ему карман.

В каюте духота, уснуть не было никакой возможности. Уже совсем рассвело, на палубе появились любители ранних прогулок. Транспортер выглянул в окно и тотчас заметил учителя. Так и есть — сторожит, наверное, принял его за пароходного шулера и дожидается первой пристани, чтобы сдать на руки полицейским. Переконспирировал, — подумал транспортер. — Так глупо угодить в лапы блюстителей, не доставить по назначению партийную литературу, а самому пойти в тюрьму и ссылку».

Федор так живо представил себя на месте этого транспортера, что даже передернул плечами от пробежавшей по спине волны холода. Ничего, транспортер тогда выкрутился, разговорился с учителем, отдал половину выигрыша на сельскую библиотеку, расстались они друзьями.

А могло кончиться все очень печально.

Федор с независимым видом прошел мимо шпика, только что распевавшего «Марсельезу», но тот не обратил на него внимания.