«Простите, что так долго не писал, — начал он свое послание Екатерине Феликсовне Мечниковой. — Очень часто мне хотелось написать вам. Но постоянно встречались обстоятельства, которые мешали мне сделать это. Мы спим не на розах. Пробраться в Европу мне до сих пор не удается. Точно так же и в Америку или Австралию… Я застрял в Шанхае и жду не дождусь благоприятного случая, который бы позволил мне выбраться отсюда. Но, пока ждать-подождать, надо и делом заниматься. Жить на чужой счет я не могу… Я… кули. Никакой труд мне не страшен.

Пусть англичане лицемерно отворачивались, когда я тащил тележку с хлебом по городу. Это меня нисколько не трогало…»

Артем оторвался от письма. Вспомнился недавний случай. Утром, как всегда в 4 часа, он загрузил тележку свежеиспеченным хлебом и отправился по адресам. Они были постоянными, и он выработал наиболее экономный маршрут. Тележка была тяжелой, особенно в начале пути, когда ее доверху наполняли буханки хлеба, поэтому он откладывал на потом поездки по плохо мощенным улицам, где тележка скакала с булыги на булыгу, готовая ежеминутно перевернуться. С последними буханками он расставался часам к восьми утра. И вот несколько дней назад он, как всегда, постучал в двери дома, занятого английским коммерсантом. Вместо кухарки открыла хозяйка. И набросилась на него с отборной английской бранью. И что он грязный, и что хлеб остыл, и что из-за нерадивого развозчика они вынуждены, нарушая священные британские традиции, садиться за утренний завтрак позже восьми часов. В этот день шел дождь, было грязно, он устал, промок, и не хотелось ни с кем ни ругаться, ни просто разговаривать.

Но на следующий день Артем изменил маршрут и подъехал к дому англичанки в пять часов утра. Конечно, все еще спали, на это он и рассчитывал. Прихватил с собой кусок бумаги, карандаш и гвоздик. В записке, которую он приколотил к дверям, было по-английски сказано, что ни одна добропорядочная англичанка не станет напрасно затруднять людей, заставляя их приезжать раньше, чем нужно. Хлеб оставить было некому. В тот день британская традиция была нарушена дважды: с завтраком опоздали и завтракали без хлеба.

Но, что поразительно, хозяйка, казалось, должна была на следующий день встретить белого кули еще более изощренной бранью, но она была совершенно потрясена, во-первых, тем, что кули сделал ей выговор, и, во-вторых, что он умеет писать по-английски. Видимо, леди рассказала об этом мужу, муж еще кому-то, инцидент стал известен всему сеттльменту, и теперь англичане, встречая его на улицах с тележкой, не отворачивались, они останавливались, показывали пальцами, что-то злобно бросали вслед.

Подобные нравы характерны только для проходимцев, но именно они и представляют здесь Европу.

Наседкин заглянул в чулан и, заметив, что Артем не спит, протянул ему газету:

— Я по-английски еще плохо кумекаю, но разобрал, что пишут о нас.

Артем продел возмущенную заметку о том, что русские компрометируют европейцев, выполняя работу кули.

— Ах, компрометируем. Ладно! Завтра они и не так завопят!

— Что ты задумал?

— Увидишь.

Нога еще не поджила, не спала опухоль, трудно было шагать с тележкой, но Артем не хотел откладывать задуманный «спектакль».

В полдень китайские кули и рикши обедают. Смех и грех этот обед. В полдень на улицах Шанхая появляются торговцы горячими лепешками и сладким картофелем. Они знают, что ни у кули, ни у рикши нет денег на покупку риса. Да и лепешка не всем по карману, и многие толпятся вокруг продавца только для того, чтобы понюхать, как пахнет эта еда обездоленных.

В такие часы состоятельные китайцы предпочитают не выходить на улицу, не видно и европейцев.

Артем подтащил тележку к тротуару, многие китайцы узнали этого удивительного русского. Но они никогда не видели, чтобы он обедал вместе с кули.