Прежней общей решительности уже не было. Голоса распались, и надо же: как раз на две равные половины.
Представитель забегал тревожно глазами по залу, стараясь найти хоть еще одного, кто поднял бы руку «за».
Тут и попался ему Опенкин.
Представитель сразу пошел в атаку:
— А что же вы, товарищ дед, «против»? Что вы имеете против товарища Лапоногова?
Понимает Опенкин, что вопрос обращен именно к нему, а главное, сидит дед так, что ни за чью другую спину не спрячешься.
Решил старик прибегнуть к хитрости.
— Да я что… Я ничего… Рука у меня болит, — нашелся старик и тут же показал на свою правую руку.
— А вы левой, товарищ дед, левой, — наседал гость из района.
Так и не отбился Опенкин. Короче, поднял он руку, и Лапоногов стал председателем.
— Вот тебе и твое Ватерлоо, — говорили колхозники после собрания бригадиру Червонцеву.
— И все же Ватерлоо, — отвечал Червонцев. — Это еще не точка.
Набросились односельчане и на деда Опенкина.
— А я же левой, — оправдывался дед. — А левой — она как бы не в счет, не по закону.
Прав оказался Червонцев. Все же в районе потом осознали свою ошибку. Выборы определили недействительными. А представитель района был даже строго наказан.
Пробыл Лапоногов в Березках ровно сто дней. Вот и получилось, как в ту далекую эпоху. Разница только в том, что Наполеон был разбит у бельгийской деревушки Ватерлоо, а Николай Семенович Лапоногов — в русском селе Березки.
Вслед за Лапоноговым и приехал сюда Савельев.
Удачное слово
— И чего он ходил на кладбище? — мучился дед Опенкин.
Между тем необычное поведение Савельева имело последствия самые неожиданные. Прежде всего — для самого же кладбища. Все как-то невольно, не сговариваясь друг с другом, потянулись к отцовским могилам и навели наконец там порядок.
Имел этот визит прямое отношение и к деду Опенкину, и тоже опять непредвиденное. Поколебался непререкаемый дедов авторитет.
Сутки поразмыслив над тем, что же сказать народу, старик, как в девяти предшествовавших случаях, решил действовать наверняка:
— Этот тоже, считайте, временный. — И тут же добавил: — Недолговечный.
Но почему-то на этот раз слова деда были приняты всеми как-то холодно. А тетка Марья, человек мудрый и праведный, даже сказала:
— Тебе бы, старый, лишь каркать.
На что, конечно, дед тут же при всех обиделся и обозвал тетку Марью, как тот, ипподромный, недобрым словом. Но старику простили такую вольность. И даже тетка Марья сама рассмеялась, ибо вид у деда был не более чем петушиный и все знали занозистый нрав Опенкина.
Но это лишь еще больше старика распалило.
— Временный он! — кричал дед Опенкин. — Не сойти с места — временный!
Домой дед Опенкин вернулся злым, хватанул хворостиной козу. Однако, еще раз подумав, дед пришел к выводу, что, судя по настроению односельчан, вряд ли своим ответом попал он в точку.
— Ошибся я, — говорил на следующий день Опенкин. — Этот приехал сюда, мужики, серьезно.
На следующий день на общем колхозном собрании состоялись выборы нового председателя.
Речь Савельева была краткой, и это понравилось. «Не балабол, — зашептались в рядах. — Видать, понимает, что языком землю не вспашешь».
Дед Опенкин окончательно понял, что нужно срочно менять свой вывод.
— Ошибся я, — заявил он тут же после собрания. — Этот приехал сюда, мужики, серьезно. |