- Вот на этот вопрос я отвечу совершенно однозначно. Разумеется, нет! Не пешком же идти сквозь космос... Раз в полгода прилетает корабль с провизией.

- И это все?

- Все.

- Черт... - Рипли опустилась на прежнее место. Выходит, Эндрюс все-таки говорил правду.

- Я слышал, скоро за тобой придет внеочередной рейс, - сказал Клеменс с явным намерением утешить.

- "Скоро" - это как? - спросила Рипли без особой надежды.

- Не знаю... - в раздумье врач выпятил губы. - Просто до этого к нам никто никогда... не спешил.

- Понятно, - голова Рипли снова склонилась.

- Ты мне не расскажешь, о чем ты говорила с Эндрюсом?

Спрашивая это, врач не очень рассчитывал на положительный ответ. Он оказался прав.

- Нет. Пусть здесь останется хоть один человек, не думающий, что я спятила.

- Ага... Ты имеешь в виду меня?

- Кого же еще...

Несколько секунд врач размышлял.

- Ну, это совсем не обязательно... Я достаточно узнал о тебе, чтобы не сомневаться в абсолютной устойчивости твоей психики. Потом, я и сам ведь что-то видел.

Приступ сухого, нехорошего кашля вдруг сотряс тело Рипли, и Клеменс настороженно прислушался.

- Как ты себя чувствуешь?

- Да не очень... - Рипли уже сумела удержать кашель и теперь выглядела по-прежнему. - Горло что-то болит... живот... И вот здесь - тоже болит... - Взяв обеими руками кисть Клеменса, она прижала ее к собственной груди.

- О! - сказал врач с чувством. - Локализация последней боли мне особенно нравится. - Мгновение он обдумывал свои действия, но потом чувство долга взяло верх. - Однако давай все-таки сперва займемся твоей хворобой. Что-то не нравится мне этот кашель... Я предлагаю лечебный укол. Мой особый коктейль персонального изобретения! - сказал он с профессиональной гордостью, отошел в сторону и загремел инструментами.

В этот момент на кровати соседнего койкоблока зашевелился, приходя в себя, Голик. Они оба забыли о нем. Его лицо, покрытое маской из запекшейся крови - своей и Рейнса, пятном виднелось сквозь полупрозрачный занавес. Врач в свое время только и смог удостовериться, что ранение головы у Голика несерьезное и не требует хирургического вмешательства. Но ни обработать рану, ни даже смыть кровяную корку ему не удалось: даже сквозь наркотический сон Голик при малейшем прикосновении судорожно дергался и начинал отбиваться, не приходя в сознание.

А теперь, просыпаясь, он медленно ворочался на испачканном покрывале, и в глазах его уже отсутствовал леденящий ужас. С его места ему были видны оба - Клеменс и Рипли.

- Ты замужем? - спросил он ни с того ни с сего.

Женщина только покосилась на него, не ответив. Ей никак не удавалось вспомнить: был ли он на свалке?

- Тебе надо замуж... Надо рожать детей...

Клеменс тоже покосился в сторону Голика. Не следует ли прервать его рассуждения? Вроде бы пока ничего особенного он не говорит, но врач уже имел опыт общения с этим типом.

Голик отодвинул занавеску.

- У меня было много хороших девушек... Там, тогда, еще до Ярости...

Теперь Рипли были видны кисти его рук. Они нервно сжимались и разжимались какими-то странными движениями: не то оглаживая что-то, не то терзая.

- Они любили меня... Во всяком случае, какое-то время.

Наступило молчание. Было слышно, как звенит стекло о металл: Клеменс готовил шприц к уколу.

- Ты тоже умрешь!.. - провозгласил Голик совершенно неожиданно. И Рипли увидела, как при этих словах его пальцы одновременно сжались хищным движением, словно перехватывая чью-то шею.

- Ну, достаточно, - сказал Клеменс негромко, но тоном, не сулящим ничего хорошего.

Он задернул перед носом Голика занавеску, не подозревая, что тем самым опять спасает ему жизнь.

Рипли облокотилась на стену, с трудом сдерживая вновь подступающий кашель. Когда врач подошел к ней, она уже справилась с собой.

- Ну, как дела?

- Что? - будто не поняв вопроса, спросила Рипли и улыбнулась.