- Моя фамилия Клеменс. Я здесь главный врач, а также санитар, медсестра и паталогоанатом, если до этого дойдет. Все в едином лице.

- Здесь - это где? - в голосе Рипли еще сохранялась настороженность.

- "Здесь" - это Ярость-261. Планета-тюрьма, причем из самых строгих. Ну, теперь, когда ваше любопытство удовлетворено, быть может, вы позволите мне сделать то, что я собирался?

Пальцы, сдерживающие руку Клеменса, обмякли. Игла легко пронзила гладкую кожу, сразу же найдя вену.

- Не волнуйтесь, это просто приведет вас в чувство, - Клеменс следил, как поршень, миллиметр за миллиметром, уходит в шприц, медленно обогащая кровь целебной смесью. Потом он с каким-то исследовательским интересом прикоснулся к прическе женщины. - У вас великолепные волосы. К сожалению, вам придется их лишиться, - сказал он безжалостно. - У нас здесь проблемы с... паразитами. - И снова женщина вздрогнула, и снова это не укрылось от внимания врача. - Нет, нет, ничего экзотического: Ярость лишена жизни. Вши. Обыкновенные земные вши, бич нашей тюремной системы. Никак их не выведем.

Уголком глаза Клеменс следил за своей пациенткой, которая снова лежала неподвижно, прислушиваясь к своим ощущениям. Сейчас она, конечно, захочет узнать, каким образом ее занесло в тюрьму. Ну, так и есть:

- Как я попала сюда?

- На спасательной шлюпке. Судьба корабля неизвестна, но о ней нетрудно догадаться: от хорошей жизни на шлюпках в открытый космос не выходят. Если не секрет, что это был за корабль? И откуда вы летели?

И тут возникла заминка. Маленькая такая заминка, неуловимая, но несомненная для цепкого восприятия медика.

- Не знаю. Я последние две недели болела - не помню ничего...

Она уклонилась. Уклонилась от самого безобидного вопроса, за которым вовсе не было какой-то задней мысли.

- Однако то, что вы болели именно две недели, вы помните... Впрочем, хотя вы и в тюрьме, - но отнюдь не в качестве осужденной. И уж во всяком случае я - не следователь. Так что воля ваша.

Некоторое время они молчали. Клеменс, отвернувшись, перебирал на столике инструменты.

- А где остальные? Те, что были со мной в шлюпке? - спросила Рипли.

Врач наконец вложил шприц в гнездо, тщательно упаковал аптечку. И только после этого оглянулся через плечо.

- Им не повезло, - просто сказал он.

Оба они знали, что это означает. Однако спустя некоторое время женщина все же решилась уточнить:

- Они...

- Да. Погибли.

Они снова помолчали. Потом врач, все еще стоявший спиной к Рипли, уловил за собой какое-то движение.

- Мне надо идти... Идти к шлюпке.

- Послушайте, транквилизатор, конечно, творит чудеса, но ходить вам я все же пока не...

Шорох отодвигаемой ткани, скрип койки за его спиной... Врач обернулся.

Рипли стояла перед ним, выпрямившись во весь рост. И ничего теперь не прикрывало ее тело, даже простыня.

У Клеменса перехватило дыхание.

Нет, конечно, он уже видел ее наготу - в те первые минуты, когда, спешно вскрывая саркофаг, определял, кто живой, кто мертвый, и какая помощь потребуется живым, если они есть. Но на тот момент никаких иных мыслей, кроме связанных с медициной, не возникало: пациент есть пациент. Однако сейчас...

Без тени испуга или смущения она выдержала его взгляд.

- Вы дадите мне одежду? Или мне идти так?

Нет, не бесстыдство светской львицы сквозило в ее позе - четкое осознание некой цели, Долга (да, именно с большой буквы!), который нужно выполнить во что бы то ни стало. Да, ради этого она действительно готова была пройти обнаженной сквозь ряды уголовников - с тем же осознанием необходимости, как пройдет она босиком по раскаленным углям, если возникнет в том нужда.