- А куда вы меня ведете?

- Сейчас увидите.

Они прошли цех насквозь. Захлопнув за собой выходную дверь (тоже тяжелую, массивную), Рипли бросила взгляд вперед - и замерла на месте.

Шлюпка. Их шлюпка, бортовой номер "26-50". Вернее, то, что от нее осталось...

Только сейчас она поняла, насколько жестким было приземление. А поняв это - поверила доктору. Действительно, чудо еще, что она сама осталась жива.

Внутри шлюпки почти ничего уже не было, кроме анабиозных саркофагов битых, разломанных. И один из этих саркофагов был значительно меньше, чем два других.

Этот маленький саркофаг был разбит. Разбитым оказался и один большой. Целым остался лишь второй большой саркофаг. ЕЕ саркофаг...

Рипли, конечно, понимала, что это значит. Да и в словах Клеменса у нее не было оснований сомневаться. Но все же окончательно она поверила ему только теперь.

- Где... - голос ее сорвался, - где тела?

- В морге. У нас здесь есть собственный морг.

Клеменс помолчал, а потом добавил, сам не зная зачем:

- Тела ваших товарищей пробудут там до прибытия спасателей и следователя.

- Следователя? - Рипли вдруг остро взглянула на него, и врач почему-то смутился, хотя повода для смущения у него не было.

- Ну, в таких случаях всегда прибывает следователь. Здесь требуется уяснить причины аварии, смерти... Хотя на этот раз, по-моему, задача у него будет довольно простой.

- Да. - В уголках губ Рипли легли скорбные тени. - В этот раз будет простой...

Как завороженная она смотрела на искалеченную шлюпку.

- Какой смертью они умерли?

- Коммандос - он, кажется, был в чине капрала - просто разбился, грудную клетку ему раздавило, как орех. (Услышав это, женщина коротко вздохнула, судорожно сжав кулаки.) А девочка, по-видимому, утонула, захлебнулась в антифризной жидкости, когда разбилась охлаждающая система ее капсулы.

- А андроид?

- Разбит, не функционирует. Вместе с прочими поломанными приборами мы вынесли его в другой отсек - тот, где у нас находится свалка.

Клеменс проследил за взглядом Рипли и понял, что смотрит она даже не на шлюпку вообще, а только на меньший из саркофагов.

- Я думаю, она так и не успела прийти в сознание. Это была легкая смерть, мгновенная и безболезненная. Если смерть вообще бывает легкой... врач замолчал. Он каким-то шестым чувством вдруг ощутил, что эта женщина знает о жизни и смерти много больше, чем он сам, хотя ему и не раз случалось видеть гибель. - Мне очень жаль, - неловко сказал он, поняв, что попытка утешить не удалась.

Он увидел слезы на глазах женщины, услышал ее шепот: "Прости меня..." и, отступив на шаг, отвернулся, чтобы не видеть, как Рипли склонилась над пустой оболочкой саркофага, словно мать над детским гробиком.

Клеменс ощутил даже некоторое разочарование: ну вот, сейчас она, конечно, разрыдается - обычная женская, бабья реакция. А он уж было думал...

Но рыданий все не было, и врач счел для себя возможным снова бросить взгляд на свою бывшую пациентку. И тут он заметил такое, чего никак не ожидал.

Фигура Рипли была согнута от горя, но уже не горе читалось в ее глазах, а... Что? Кажется, тревога. А может быть, даже не тревога, а готовность к смертельной схватке. И уверенность в том, что этой схватки не избежать.

Клеменс был убежден, что он не ошибается: уж в лицах-то он читать умел. Приходилось ему это делать как в бытность тюремным врачом, так и в течение предшествующих нескольких лет: иначе бы он не выжил.

Сейчас ему не хотелось вспоминать об этих годах, и он усилием воли оттеснил эту мысль, выбросил ее из сознания.

- В чем дело? - спросил он официальным тоном.

Рипли выпрямилась.

- Где, вы сказали, находятся тела?

- В морге.

- Я должна увидеть...

Клеменс пожал плечами:

- Пожалуйста, если вы считаете это необходимым.