Каждый вечер у них начинался с одного и того же: они сидели в машине и, не торопясь, пили, болтали о чем попало, шутили и слушали беседы Марти и Ренди на заднем сидении. Бадди заметил: если Гарри в отличие от всех, выпил немного, то он подбивал Бадди и других выпить еще чуть-чуть и еще, пока на дне бутылки не оставалось ни капли. Это могла быть водка, виски или джин, впоследствии ставший личным напитком Бадди. Ему нравился экзотический запах и то, что следовало потом. Наконец, Гарри мог крикнуть: «Время веселья», и все выходили из машины.
Они могли пойти в кино, где их ждали новые разрушения. Они смеялись до хрипоты над сценами, в которых и подавно не было ничего смешного; рассыпали на пол купленную в буфете еду, как правило, попкорн; из конфетных оберток делали самолетики, которые повсюду летали, оставляя на киноэкране тени своих очертаний; невпопад гоготали или просто громко разговаривали, зная, что швейцарами в большинстве своем работали пугливые старшеклассники, которые не доносили руководству кинотеатра о шуме и беспорядках.
В какой-нибудь другой вечер они могли «патрулировать» улицы, в поисках, где бы напакостить, Гарри провоцировал других водителей ехать или слишком быстро или медленно, подрезая или садясь им на хвост.
В один из выходных Гарри раздобыл несколько ракет для фейерверка, для чего с родителями он съездил в Нью-Гемпшир, а затем раскрасил их, сделав похожими на настоящие снаряды, или пририсовав им рожицы с дьявольским оскалом зубов. Выехав за пределы Викбурга, они закладывали миниатюрные бомбы в почтовые ящики и смеялись над тем, как они с треском разлетаются на части. Затем с ревом мотора и смехом они уносили оттуда ноги. Что их особенно возбуждало, как говорил Гарри, так это то, что взрывать почтовые ящики, было федеральным преступлением.
Иногда вслед за ними взрывались мусорные урны где-нибудь в Джедсон-Парке. Целью было распугать скрывающиеся в темноте влюбленные пары. Вдобавок ко всему они могли распотрошить большие горшки с посаженой в них декоративной растительностью, а затем бросать друг в друга их содержимым, или же на глазах у изумленных зевак помочиться в фонтан. На следующее утро, вспоминая события предыдущего вечера, Бадди мог содрогнуться. В такое одно утро он познакомился с похмельем: у него в животе начиналась ядерная война, глаза горели, будто он только что чистил лук, голова болела и была будто бы тяжелее всего тела, ко всему добавлялось осознание того, что где-то десяток часов тому назад он совершал нечто постыдное. Глядя на себя в зеркало и видя свою болезненно-желтую кожу, налитые кровью глаза и слипшиеся волосы, он начинал думать, как остановить Гарри, под началом которого проводились их «Времена Веселья». Но в какой-нибудь вечер он снова сдавался, чтобы сопроводить Гарри Фловерса куда бы то ни было.
Но, как бы то ни было, намного важнее, чем Гарри, для него была выпивка — чтобы забыться. «Времена Веселья» с Гарри Фловерсом и его дружками приносили ему дружбу и чувство того, что он не один. Каждый раз, выпив, он забывал об одиночестве, ему становилось хорошо, он уплывал, перед глазами все размывалось, он забывал обо всем трудном и неприятном и уже не нуждался ни в друзьях, ни в товарищах.
Ни в ком.
Особенно в отце или в матери.
Арти начал вскрикивать во сне спустя две неделе после покушения на их дом. Когда впервые это произошло, Джейн пробудилась ото сна. Она не сразу смогла определить, откуда послышался визг. Какое-то время было тихо, и она услышала, как открылась и закрылась дверь, а затем снова был пронзительный крик, уже прозвучавший глуше, чем предыдущий. Спустя секунду она полностью пробудилась ото сна. На электронных часах светились цифры: «2:21».
Когда крик раздался снова, то она встала с постели, подошла к двери и прислушалась. Она содрогнулась от холода ночи. Звуки исходили из ванной, куда нужно было идти через гостиную. |