Теперь она была одна в три часа ночи и думала о том, что писал Френсис Скотт Фицджеральд: «Когда душа прозябает в потемках, то стрелки часов всегда останавливаются на трех часах ночи». Когда учитель в классе на уроке литературы произнес эти слова, то они не произвели на нее ни малейшего впечатления, очевидно, потому что она редко просыпалась в три часа ночи. Но теперь ей была знакома пустота, которой были отягощены эти слова, и ощущение заброшенности и одиночества, и ко всему еще мысли о том, что она стала жертвой предательства. «О, Бадди», — подумала она. — «Что ты с нами сделал? Все было хорошо как никогда…»

Она снова легла в постель, потянулась к выключателю, выключила свет и поняла, насколько она может быть благодарна темноте. Она подумала о том, как Бадди сидит дома, ждет ее звонка и удивляется: почему никто не звонит? И в утешение себе, вообразила себе его страдания. Пускай также почувствует себя несчастным. Она уцепилась за эту мысль, хотя ее глаза налились слезами. Да будь оно все проклято, ко всем чертям! Зачем ему было нужно так все испоганить? Но она поняла, что он все испортил еще до того, как они познакомились и влюбились. Он разрушил их любовь намного раньше.

Ее, наконец, поглотил темный и мрачный сон. Когти рассвета уже вцепились в материю штор небольшой комнаты мотеля.

— Бадди?

Ее голос назвал его по имени. Он прижал к своему уху трубку, побоявшись, что упустит какой-нибудь нюанс или интонацию.

— Да, — ответил он. Затем неизвестно зачем: — Джейн? — потому что он знал, что это была она. Как он мог не узнать ее голос? И не ожидая ответа, тут же спросил: — Как ты? — облегчение сметало разом все накопившиеся в нем слова. — Джейн, я так переживал. Не знал, что и думать, — остановиться он уже не мог. — Ты где? Все время пытался тебе дозвониться. Твой телефон не отвечал… Я ездил к тебе, наверное, тысячу раз… — «Почему не замолчишь, наконец, и не дашь открыть ей рот?»

— Я в порядке, — ответила она, почти шепотом, голосом привидения. — Я дома. Ты можешь ко мне приехать?

— Конечно. Обязательно, когда скажешь. Когда? — «Глупо, да, замолчи ты, наконец», и вместе с тем, воспарив внутри себя: «Она позвонила!» Конец затяжной агонии. Но где-то внутри него прогремел предупреждающий сигнал. Ее голос показался уж слишком мягким и приглушенным. И еще она была настолько подавлена, что не могла ни пошутить, ни сострить. Он хотел спросить ее о тысяче вещей.

— Прямо сейчас. Можешь приехать прямо сейчас?

— Я буду прежде, чем ты об этом узнаешь, — сказал он.

— Хорошо, — ответила она, повесила трубку и исчезла. Ее голос еще долго продолжал эхом повторяться у него в ухе. Где-то еще минуту он неподвижно стоял у телефона.

Он как никогда спешил увидеть ее лицо, но когда это произошло, то по глазам ее понял, что она все уже о нем знает и любить его больше не сможет. В ее глазах была полная осведомленность. Взгляд был плоским и полным удивления. Ее черты были будто изваяны из гранита, само лицо напоминало каменную глыбу. Он никогда не думал, что она может смотреть на него такими глазами — отдаленно и холодно, будто откуда-то издалека, даже если он был всего лишь в нескольких футах от нее.

«Она знает», — подумал он. — «Обо мне и о доме».

— Заходи, — сказала она, сделав шаг в сторону.