Джейн была рада ее похищению и последующему за ним побегу от журналистов и телекомментаторов. Факт того, что Майки Стейлинг не выжил, и его ранние преступления случились тридцатью годами прежде в маленьком городке штата Мэн в пятистах милях от Викбурга, быстро поспособствовал тому, что эта история перестала что-либо значить. Средства массовой информации потеряли интерес как к Джейн, так и к Эймосу Делтону с того момента, как был получен отказ от дачи интервью, и Эймос был отправлен к родственникам в Индиану. Бедный Эймос, который, наконец, совершил смелый поступок. Однажды, когда он вернулся, она с благодарностью рассказала ему, каким после всего он был храбрым мальчиком.

Никто в семье не говорил о будущем — о том, останутся ли они в Барнсайде или переедут. Джейн была уверена, что они не переедут никуда. Однажды она зашла в комнату к Арти, снова услышала дикое звуковое сопровождение видеоигр и почувствовала, что не может удержать улыбку. В тот же вечер Арти выбрал предмет для разговора за ужином.

— Мы снова куда-нибудь переедем, Па? — спросил он, состроив полную гротеска детскую рожицу.

— Мы подумаем об этом позже, — ответил отец. — Когда Керен вернется из больницы, — затем он нежно взглянул на Джейн и сказал: — И Джейн немного разберется в своих чувствах.

Джейн не имела чувств, что бы в них как-то разбираться. В том то была и проблема. Ее тяжелое испытание с Майки приобрело аспект нереальности, будто это случилось глубоко во сне, приснившемся очень давно. Она противилась усилиям родителей показать ее психиатру. Кошмары ей больше не снились. Эпизоды были настолько короткими и скоротечными, что она не вспоминала деталей. Она жалела Майки Лунни, и никогда бы не смогла забыть его боль и мучения, когда сама беспомощно сидела привязанная к креслу, и не была убеждена в том, что он на самом деле мог ее убить. Ее больше удивляла собственная способность отодвинуть Майки, и те события в сарае под навесом в самый дальний уголок своего сознания.

С Бадди все было иначе. Первые дни он был ее сердечной болью. Она знала, что это звучит драматично, но на деле чувствовала, как горело от боли ее сердце, будто в него вонзился нож, лезвие которого к тому же продолжало вращаться в ее израненной плоти. Она отдаленно понимала, что он продолжал ее любить, но также осознавала невозможность ответить ему тем же. Разрушения были настолько велики — в ее доме, в жизни, в сердце. И если бы он признался раньше… если бы он сказал, что он это делал, и объяснил, почему… то, может быть, она чувствовала бы себя иначе, но не могла знать — как. Худшее было в том, что она не могла никому рассказать о Бадди. Лишь в семье она сумела промолвить, что между ними ничего не осталось.

— Что такого случилось там, в сарае, что это так изменило твои к нему чувства? — спросила мать, и Джейн остро взглянула на мать, поражаясь ее проницательности.

— Ничего, — ответила она, осознавая, что лжет, но у нее не было другого способа ответить. — Мы уже не вместе — каждый сам по себе…

Сомнительные взгляды матери на протяжение нескольких часов не могли никак изменить мнения Джейн, также в отношении собственной лжи.