Я была нужна ей. А она — мне…

Так, склеившись в единое целое, мы провели следующие трое суток. Разъединялись ненадолго, только когда меня вызывали в «перевязочную», чтобы в очередной раз обработать швы и за что-нибудь отчитать — то платок не так повязан, то шов плохой, то матка не сокращается — и потом снова сцеплялись. Когда меня не было рядом, Нэлла плакала. Я не могла сходить в туалет и душ, не могла прилечь и уж тем более о ночном сне речи не шло. На железной сетке, прогибающейся до пола, было страшно уснуть и задавить ребенка: дочка отказывалась меня отпускать. Она молчала только на руках, впившись деснами в грудь, пока я носила ее по палате.

Молока у меня то ли не было вовсе, то ли его катастрофически не хватало, но малышка ни на минуту не отпускала грудь. Иногда, утомившись, засыпала ненадолго на руках, но стоило сделать попытку переложить ее в бокс, который давно прикатили в палату, как поднимался истошный крик.

Базовая потребность новорожденного младенца — оставаться после родов с матерью единым целым, быть под ее защитой. Если она оказывается неудовлетворенной, у ребенка появляется тревожность и страх.

Мне никто не помогал. На вопросы врачи и медсестры не отвечали. Персонал не предлагал хотя бы на пять минут взять ребенка на руки, чтобы я могла принять душ. Объяснений — что делать, если дочку невозможно накормить — не было и подавно. Когда, обессилев от бессонницы и постоянного хождения по палате с ребенком на руках, я набралась наконец храбрости и подошла к педиатру с вопросом о питании, та встретила меня как клиническую идиотку.

— Кто сказал, что младенец недоедает?! — не оглядываясь, спросила женщина в халате.

— Дочка все время сосет грудь, — я опешила от такой формулировки вопроса, — и никак не может наесться.

— А-а-а, — докторша равнодушно продолжала копаться в бумагах. — Так вы не сцеживали молоко, просто так говорите?

— Что?! — Я не поняла.

— Господи, боже мой, — ее раздражение и злость больно хлестнули, — как можно знать, хватает молока — не хватает, если не сцедить и не измерить, сколько это в миллилитрах?

— Я не смогу сцедить, — пролепетала я, — она все время сосет. Мне сцеживать нечего.

— Послушайте, женщина, — докторша, наконец, повернулась ко мне, — по-моему, вы сами не знаете, что вам надо. Завели ребенка, а делать ничего не хотите! Безответственные мамаши пошли.

На этом аудиенция была окончена. Я шла обратно по коридору, кое-как передвигая ноги — тряпичная прокладка между ног выскальзывала, ребенок на руках выгибался, нечеловеческая усталость клонила к земле — и ревела в голос. Они не верили моим словам. Им не было дела до того, как мы с Нэллой себя чувствуем. Им было легче отделаться — внушить мне, что я тупая и не понимаю собственного ребенка. И глубоко плевать на нас обеих.

Преступление против жизни — внушать матери, что она не чувствует и не понимает своего ребенка. Легко доказать обессиленной родами женщине, что она «плохая мать».