— Пива в гостинице можете выпить. — И Глафира Семеновна пошла одна вперед.

— Не туда, мадам. Не в ту сторону… В гостиницу направо, — сказал швейцар.

Она обернулась и переменила направление. Николай Иванович и швейцар шли сзади.

— А какое веселое место-то я вам хотел указать, — шепнул швейцар Николаю Ивановичу. — Там поют и играют, там можно и поужинать.

— Глаша! Вот Франц хочет какое-то место показать, где поют и играют. Там бы и поужинали, и пива выпили.

— Опять с змеей? Нет уж, благодарю покорно.

— Никакой там змеи нет. Там поют и играют. Там шансонетен и оперштюке… Там танцы… Там хороший кухня и можно хороший ужин получить, — продолжал швейцар.

— Чтобы змеи наесться? Давеча живую преподнесли, а теперь хотите жареную… Спасибо!

— Уговорите ее, месье, вашу супругу… Место очень веселое… Красивые женщины есть, — шепнул швейцар.

— Нет, уж теперь закусила удила, так ее не только уговорить, а в ступе не утолочь, — отвечал Николай Иванович. — Веди домой и заказывай ужин для нас.

Через четверть часа они были дома. Глафира Семеновна с сердцем сбросила с себя ватерпруф, шляпку, села в угол и надулась. Николай Иванович взглянул на нее и покачал головой. Швейцар подал ему карту кушаний и отошел в сторонку. Николай Иванович повертел ее в руках и сказал:

— Я, брат, по-немецки ежели написано, то гляжу в книгу и вижу фигу, так уж лучше ты заказывай. Глаша! Ты чего бы хотела поесть? — обратился он к жене.

— Ничего. У меня голова болит.

— Нельзя же, милый друг, не евши. Завтра рано утром поедем в Париж, так уж не успеем до отправления поесть. В котором часу, Франц, идет поезд в Париж?

— В восемь часов утра. Вам придется на Кельн ехать, и там будет пересадка в другие вагоны. В Кельн приедете вечером и только в Кельне можете покушать, а до Кельна поезд нигде не останавливается больше двух-трех минут.

— Ну вот, видишь, Глаша, стало быть, тебе необходимо поклевать с вечера, — уговаривал Николай Иванович жену. — Скажи, чего ты хочешь, — вот Франц и закажет.

— Спасибо. Не желаю змей есть по его заказу.

— Ах, мадам, мадам! И как это вы эту змею забыть не можете! — начал швейцар. — Разве я хотел сделать вам неприятное? Я не хотел. А что змея, так это аквариум. Аквариум не может быть без крокодил и змея, рыбы и амфибиен…

— Врете вы, может. У нас в Петербурге есть Аквариум без крокодила и без змеи. Даже и рыбы-то нет. Плавает какой-то карась с обгрызенным хвостом да две корюшки — вот и все.

— Ну, это не настоящий аквариум.

— Врете. Самый настоящий. Ваш же немец там оркестром дирижирует.

— Поешь что-нибудь. Полно капризничать-то, — сказал Николай Иванович.

— Да ведь гадостью какой-нибудь немецкой накормят. Вот ежели бы щи были.

— Есть щи, Франц?

— Нет, щей здесь не бывает. Щи — это только в России.

— Ну, тогда нельзя ли дутый пирог с рисом и с яйцами и с подливкой? Здесь я, по крайней мере, буду видеть, что я ем.

— Пирог, мадам, русский кушанье. Здесь, в Берлин, это нельзя.

— Все нельзя, ничего нельзя. Ну так что же у вас можно?

— Хочешь, Глаша, сосиски с кислой капустой? Сосисок и я поел бы… А уж в Берлине сосиски, должно быть, хорошие — немецкая еда.

— А почем ты знаешь, чем они здесь начинены? Может быть, собачиной.

— Я, мадам, могу вам сделать предложение майонез из рыба.