В половине восьмого часа утра супруги поднимались по лестнице в железнодорожный вокзал на Фридрихштрассе. Швейцар сопровождал их.

— Да тут ли, Франц, туда ли ты нас ведешь? — сомневался Николай Иванович. — Это, кажется, та же самая дорога, по которой мы сюда приехали. Смотри, как бы не перепутаться. Ведь нам нужно в Париж, в Париж.

— Та же самая дорога, но вы не беспокойтесь, — отвечал швейцар. — Здесь, в Берлине, куда бы вы ни ехали, — все по одной дороге и все с одного вокзал.

Николай Иванович толкнул жену в бок и прошептал:

— Глаша! Слышишь, что он говорит? Кажется, он врет.

— С какой стати врать-то?

— Просто на смех путает. Ну, смотри: тот же самый вокзал, та же самая меняльная будка, те же железнодорожные рожи, что и вчера. Я просто боюсь ехать. Вдруг как опять в Кенигсберг покатишь! Хер Франц! Ты не шути. Меня не проведешь. Это тот самый вокзал, к которому мы вчера из Кенигсберга приехали! — возвысил голос Николай Иванович.

— Да, да, господин, но в Берлине можно с одного и того же вокзала в какой угодно город ехать. Здесь дороги кругом, вокруг весь Берлин… Сюда все поезда приходят, и все поезда отходят. В семь часов пятьдесят три минуты вы сядете в поезд на Кельн.

— Да верно ли? — опять спросил Николай Иванович.

— Ах, боже мой! Да зачем же мне врать? — пожал плечами швейцар.

— Что-то уж очень странное ты говоришь. Побожись, что не врешь.

— Ах, какой вы, господин! Да верьте же мне, ведь каждый день гостей из гостиницы отправляю.

— Нет, ты все-таки побожись.

— Ну вот, ей-богу… А только напрасно вы беспокоитесь! У вас французские деньги есть ли на расход? Ночью вы переедете немецкую границу, и вам сейчас же французские деньги понадобятся. Вот здесь у еврея вы можете разменять на франки, — указал швейцар на меняльную лавку.

— Нужно, нужно. Русскую сторублевую бумажку здесь разменяют?

— Конечно, разменяют. Давайте. А то в Кельне, так как вы не понимаете по-немецки, вас надуть могут. А уж меня не надуют. Я сейчас для вас и счет с фирмы спрошу.

Николай Иванович дал деньги. Швейцар подошел к меняльной будке и вернулся с французскими золотыми и серебряными монетами и со счетом. Николай Иванович взглянул в счет и проговорил:

— По тридцати девяти копеек французские-то четвертаки купили! Ловко! Вот грабеж-то! Вычистят нам полушубок за границей, ой, ой как вычистят, — покрутил головой Николай Иванович и прибавил: — Ну, да уж только бы благополучно до Парижа-то доехать, нигде не путаясь.

Успокоился, впрочем, он только тогда, когда ему подали квитанцию на сданный багаж и в этой квитанции он прочел слово Paris. Квитанцию эту он тотчас же показал жене и сказал:

— Ну, слава богу, багаж до Парижа взяли, стало быть, и нам по этой же дороге до Парижа доехать можно. Фу, как гора с плеч! — вздыхал он, наталкиваясь на снующих по платформе пассажиров, ожидающих своих поездов.

А поезда так и подбегали к платформе и справа, и слева, останавливались на минуту, выпускали одних пассажиров, принимали других — и мчались далее. Поезда подкатывали к платформе один за другим.

— Да куда это столько поездов-то у вас мчится? — спросил Николай Иванович швейцара.

— Во все немецкие города и за границу. До четырехсот поездов каждый день проходят мимо этого вокзала.

— До четырехсот? Ну, это ты врешь, Франц!

— Прочтите где-нибудь описание.

— Глаша! Слышишь? Четыреста поездов… Да ведь это ад какой-то. Как же тут начальник станции? Ведь ему тогда околеть надо.