— Смотри-ка… Смотри-ка… Что это впереди-то?..

Супруги завернули за угол, и глазам их представилась великолепная картина освещенных разноцветными огнями фонтанов. Струи и столбы воды играли всеми цветами радуги и рассыпались бриллиантовыми брызгами. Эйфелеву башню также освещали белыми матовыми лампионами по всем этажам, а с фонаря башни в темноте ночи расстилалась по небу громадная полоса друммондова света. Картина была поразительная, и супруги остановились.

— Вот это хорошо! — невольно вырвалось у Николая Ивановича.

— Да, да… Действительно превосходно, — отвечала Глафира Семеновна. — Смотри-ка, как с башни электричество-то пущают.

— Это не электричество… Разве электричество такое бывает! Вон у нас на Невском электричество-то! А это, это… Как его? Это магнетизм… Животный магнетизм, должно быть.

— Полно, полно. Животный магнетизм совсем другое. Животным магнетизмом усыпляют. Я читала. Тот из человека выходит… из его живота… Это особенные такие люди есть, которые из себя животный магнетизм испускают, и называются они медиумы.

— Да нет же, нет. Ну что ты меня морочишь! Где медиумы, там спиритизм.

— Сказал тоже! Спиритизм — духи… Там покойников вызывают. То есть не настоящих покойников, а их тени, — вот они и стучат в стол.

— Ну так гипнотизм… Вот как гипнотизм…

— Ах, как ты любишь спорить, Николай Иваныч! Гипнотизм — это когда человек деревенеет и его булавками колют. А это электричество. Ведь электричества разные бывают. В телефоне вон тоже электричество.

Супруги заспорили. Наконец Николай Иванович махнул рукой и сказал:

— Ну, пусть будет по-твоему, пусть будет электричество. Плевать мне на все это. Пойдем в театр арабов смотреть.

Они отправились по направлению к освещенной газом театральной вывеске.

— Ты рассуди сам: ну, кто же может с башни животом такой большой магнетизм пускать, который даже полнеба обхватил? — все еще не унималась Глафира Семеновна.

— Довольно, Глафира Семеновна, довольно… — останавливал ее Николай Иванович. — Надоело.

— Нечего тут и надоедать. Я про все это даже в книжке читала.

— Пожалуйста, не хвастайся своим образованием. И мы кое-что читали.

— Ну, где тебе с мое читать! Когда тебе?.. Ведь ты целый день в лавке стоишь, а я дома и все за книгами…

— Знаю я твои книги! Про Гастона, про Берту да про Жерома — про их любовные похождения…

— Неправда, неправда. Я и ученые книги читаю.

— Про ученость уж ты оставь. Хороша твоя ученость! Ученость свою уж ты доказала. Сейчас я просил тебя в ресторане селедку по-французски спросить, так ты и то не могла.

— Оттого что нас про селедку не учили. У нас пансион был для девиц… Ну, с какой стати девицу про селедку учить? Селедка — предмет мужской, а не женский, она принадлежит к закуске, а закуска подается к водке, а водку разве девицы пьют?

— Да ведь девицы-то выходят замуж, делаются потом хозяйками, подают мужу и его гостям селедку к водке, так как же их про селедку-то не учить?..

В это время над самым ухом супругов раздался удар в ладоши и громкий сиплый выкрик:

— Nous sommes ouverts! Dans un quart d’heure nous commensons! Voyons, messieurs et mesdames… Faites attention… Voici la caisse… Prenez les billets. Depechez-vous, depechez-vous. Seulement un franc…

Супруги так и шарахнулись в сторону.